— Лид, — спросил Герман, когда я отодвинула от себя пустую тарелку. — Все хорошо?
— Да, — стушевалась я.
Ну не говорить же ему, что суп ем, а в голове неприличные картинки из сна? Полез бы уже, что ли, схватил за задницу, или даже ущипнул. Тогда я ответила бы ему пощечиной и удалилась гордая собой. Нет, смотрит, улыбается, ходит, вокруг да около, словно сытый кот. Хотя, судя по блеску в глазах, кот очень голодный. У меня тянет низ живота, а я просто обедаю. Что творится с тобой, женщина?
Герман поднялся со стола, собрал тарелки. Фартук уже давно снят и переброшен через спинку стула. Я помню силу эрекции Германа вчера, и стараюсь на него не смотреть, когда он стоит так близко — боюсь, что посмотрю именно на ту область, что вчера прикрывалась вишнями, и он непременно мой взгляд поймает. Тоже встаю. Проклятая маленькая кухня! Она сталкивает людей помимо желания. Я смотрю на Германа, он выше, получается снизу вверх. Он улыбается. Поцелует, точно поцелует! Во мне борются паника и предвкушение. Я понимаю, что в этот раз уже точно доведу дело до конца. Побеждает первое.
— Там, наверное, Сонька проснулась, — пробормотала неразборчиво я и позорно сбежала.
— До встречи! — крикнул следом Герман, а дверь за моей спиной закрылась, отсекая меня от сомнений и соблазнов.
По дороге я прихватила коробку — надо разбирать. Вынимала тёплые вещи, когда-то любовно мной выбранные, руки тряслись. Отправляла их в машинку освежить. На кухне пакеты. Господи, кругом Герман, куда не повернись! Я заглянула, пакеты зашуршали. Увидела сыр, тот самый, перед которым никогда не могла устоять. Отрезала тонкую, почти прозрачную пластинку. Надкусила. И заплакала. Мне обидно, что всю мою не так уж короткую жизнь никогда просто никто обо мне не заботился. Не заморачивался этим, считая нужным. Всегда все сама. За себя, за Дуньку. А теперь появился мужчина, который просто перевернул пусть и паршивую, но устоявшуюся жизнь верх тормашками. Даже непостижимым образом угадал, какой сыр я люблю. И мне страшно. Очень страшно. И от того, что это началось, и от того, что рано или поздно закончится. И чем сильнее я сейчас привыкну, тем хреновее мне потом будет.
Проснулась Сонька. Она тоже плачет. Но её причина для слез куда существенней моей — она проголодалась. Я убрала сыр в холодильник и вытерла слёзы.
Следующие несколько дней я старательно избегала Германа и это вполне мне удавалось. Мы выходили гулять только, когда он уезжал. Возвращался посреди рабочего дня он редко, мы не сталкивались. Сонька щурилась на снег — он её удивлял. Кричала, наверняка хотела его попробовать. Я вспомнила про свой снежок, и мы с дочкой вынесли его на улицу — теперь не должен растаять до весны.
Коробки разобраны почти полностью, в подъезде остались пока ненужные — с книгами и прочими милыми сердцу безделицами. В мою квартиру они отказывались вмещаться. Гришка молчал, и это удивляло. Может, Виталик и правда не вспомнил ничего, протрезвев? Мои надежды не сбылись. Такие, как Гришка, ничего не забывают. И мстят при первой же возможности.
На четвёртый день, когда я думать уже о Гришке забыла, он напомнил о себе. Я только уложила дочку спать и ходила на цыпочках, когда раздался звонок в дверь. Я вздохнула — наверное, опять старшая по подъезду, которая измучила уже меня, требуя убрать все коробки.
— Сейчас уже уберу, — выдала я, едва открыв дверь.
Но там стояла не она. Совершенно незнакомые мне люди. Две девушки, молодой, крепкий мужчина с цепким взглядом. Впрочем, он и у девушек такой же. Неужели опять Дунька встряла в проблемы? Нет, оказывается, в них встряла я.
— Здравствуйте, — вежливо, но напористо произнесла старшая девица. — А вы почему ещё квартиру не освободили?
— Что? — переспросила я, надеясь, что ослушалась.
— Разве вам не позвонили? Я — Валентина, риелтор. Мои клиенты вчера подписали документы на покупку этой квартиры. Можете ознакомиться.
Я растерянно смотрела на бумажки. Буквы расплывались перед глазами. Первая мысль, дурацкая — ну вот, только коробки распаковала, и теперь снова все собирать. А потом уже поняла, что собирать надо будет все — и себя, и Соньку. И куда везти? На свою квартиру, где живёт другая семья? И выбросить на улицу их с ребёнком? Там такой договор… а если и удастся, чем мне потом за ипотеку платить? Работать я не смогу ещё года полтора точно.
— Видимо, не позвонили, — констатировала Валентина. — Понимаете, хозяева давно в отъезде, с продажей квартиры тянули по неизвестным мне причинам. Мои клиенты давно уже ждут. А тут внезапно дали добро… Я понимаю, у вас ребёнок…
— Завтра, — сказал мужчина. — Сутки на сборы даем.
Девушка, до сих пор молчавшая, поднялась на цыпочки, и не глядя на меня, зашептала что-то спутнику в ухо. И вердикт изменился. Сегодня же вечером.
Глава 17. Герман
Мне кажется, Лида от меня пряталась. И смешно, и грустно. Часть вещей я отнес, но она выглядела так стесненно, что многое так и осталось в моей квартире. Не хотелось пугать её больше, нужно будет – заберёт. Поэтому розовые и жёлтые ползунки так и продолжали висеть в моей прихожей. Остался цветок в горшке. Вспомнил я про него лишь сегодня, зато вспомнив, полил.
Квартира была уютной, была, я видел своими глазами. А теперь Лида ушла, и уют с собой унесла. Горшок с цветком есть, ползунки висят, а уюта как не бывало. Так и живу, как в дешёвом гостиничном номере, какие случались по молодости, если дела бизнеса закидывали очень далеко. Теперь статус позволял не ездить в Тмутаракань, отправлять людей. Хотя какой статус? Я же у Даши на побегушках.
Настала очередная пятница. Я обходил стороной всех своих 'друзей'. С коллегами близко не общался, ограничиваясь лишь корпоративами. Друзья молодости незаметно отошли на задний план. Причём остро я это понял именно в этой крошечной квартирке, буквально заполненной моим незанятым временем. Раньше думать было некогда, а теперь рефлексируй, и слушай, как соседка ходит за стенкой. Полазил в телефоне – он чист. Номеров тьма, а позвонить некому. Смешно. Как вообще так получилось? Ещё ползунки эти…на веревке. Ни туда и ни сюда.
Поэтому, когда мне позвонил Пашка, я даже не сомневался. Время шло к вечеру, усталая Дашка все реже просила кофе, видимо, передоз. Скоро по домам. Пашка, мой университетский товарищ. Раньше его можно было смело назвать мажором. Мне тогда было некогда заниматься понтами, а Пашка купался в них с упоением. Однако вышло так, что мы сдружились, пусть и не очень крепко.
– Не надоело работу работать? – сразу спросил он.
– Надоело, – честно ответил я, в сотый раз поглядев на часы.
Так и случилось, что домой я сегодня не еду. Еду прожигать жизнь, и возможно, остаток денег на счету. Все лучше, чем сидеть и рефлексировать. Дашка на кинула шубку и отбыла, я следом. Я учёный, одну машину пропил, вторую оставил на стоянке. Доберусь на такси. Спускаясь вниз встретил деда. Тот за рулём никогда сам не ездил, доверял своё бесценное тело мрачному и молчаливому шоферу.
