— Света, — покачала головой мама.
— Все в порядке, — снова повторила я. — Ничего страшного…
— Мой ребёнок не будет есть сладкое до шести лет! Я так решила! И не тебе оспаривать мои решения!
Я посмотрела на Толика. Он выглядывал из-за маминой спины виноватым взглядом. Мне вдруг стало его жалко. И чего я к нему прицепилась? Хороший мальчик. А мальчики все немножко того, маньяки.
— Тогда сама шоколад не жри, — спокойно сказала я Верке. — Ты знаешь, какими он глазами на конфеты смотрит?
— Теть Тань! — возмутилась моя кузина и повернулась к маме, ища поддержки. — Ну это ни в какие ворота! Пусть сама детей рожает и потом воспитывает.
С меня хватит. Я сдернула с себя фартук. Хотела одним резким движением смести со стола это мясо, чтобы кубики, которые должны были стать начинкой для пирога, заляпали светлое Веркино платье, покатились по полу, чтобы разбилась стоящая на краю кружка. Потом посмотрела в широко распахнутые Толькины глаза и поняла — испугается. Он же не виноват, что у него мама истеричная дура.
Уже в коридоре, обувая кеды, подняла голову и поймала мамин взгляд. Сочувствующий. Настолько, что слезу выбивает. А плакать при Верке совсем никуда не годится.
— Не могу больше, — честно сказала я. — И сидеть с её ребёнком больше не буду, пусть няню нанимает.
Сдернула свою сумку с вешалки и вышла. На улице — конец апреля. И солнце светит вроде, старается. Но зябкий ветер сводит на нет все его усилия. Я пожалела, что надела лишь свитер. Кожа под ним сразу покрылась мурашками, волоски на руках встали дыбом. В запале я пересекла наш двор и следующий, стояла сейчас на проспекте. Куда идти, не знаю. Волга папина осталась в гараже, но возвращаться не хочется нисколько.
Некуда идти от слова совсем. И от этого так тошно, хоть волком вой. Можно было к Маринке, но во-первых, она все ещё на меня обижена, а во-вторых, как я могу отнимать у неё и её будущего мужа воскресное утро? Какое имею право воровать их счастье? Пусть хоть кому-то будет хорошо. Ноги шли сами по себе, даже не спотыкаясь без хозяйского контроля. Я ежилась и куталась в свитер.
В парке толпы ничего не делающих и никуда не спешащих людей. Правда, в отличие от меня они наслаждаются своим состоянием. Я хочу быть такой же, как они. Чтобы ничего меня не мучило. Хочу наслаждаться выходными, ясным небом и весенним солнцем. Там же, в парке, в первом уже открытом уличном лотке я купила мороженое. Зачем, хоть убей не пойму — холодно. Но сидя на лавочке с пустыми руками, я чувствовала себя самозванкой, не пиво же мне пить. Мороженое было холодным, как ему и полагается, сладким и чуть солёным от слез, которые я не смогла сдержать.
Это было жутко паршиво — сидеть на этой идиотской лавочке в родном городе, есть это мороженое и понимать, что некуда идти, что никому не нужна и никто не ждёт. Мороженое никак не хотело заканчиваться, капало и марало мои пальцы липкой сладостью. В кусочек голой кожи между кроссовкой и джинсами ткнулось что-то холодное. Я вздрогнула и подняла взгляд. Бублик. Странно, но я даже не удивилась. Словно так и должно было быть. Паршивый день, а они у меня все такие, ставим знак равно — Руслан. Вот только встречаться с ним, нет уж, спасибо.
— Хочешь мороженку? — спросила я у мопса. Тот вывалил язык, стало быть, согласен.
Я осторожно уложила мороженое на обертку перед носом собаки.
— Кушай, мой хороший.
Вытерла липкие пальцы о свитер и приподнялась, озираясь. Встреча в мои планы не входила. Искать долго хозяина песика не пришлось. Он шагал широким шагом, разговаривал по телефону и улыбался. Я даже опешила на мгновение от этой его улыбки. Без сарказма, без издевки. Такой его улыбки я ещё не видела. Из-за неё я потеряла несколько секунд и катастрофически не успевала убежать. Заметит.
— Молчи, — велела я Бублику, перешагнула через лавочку и села на корточки за мусорной урной, за ненадежным укрытием полуголого куста и фонарного столба.
У моих ног лежала пустая пивная бутылка и море шелухи от семечек. Я выругалась, мысленно, разумеется, и зажмурила глаза.
— Жрешь? — раздался голос Руслана, казалось, прямо над моей головой. — Жри-жри, вымогатель. Я тебя кормить сегодня не буду, ты же еле задницу волочишь.
Бублик тявкнул. Идите мимо, взмолилась я. Идите дальше. В урну за моей спиной что-то упало, с таким грохотом, что я едва не подпрыгнула. Я тихонько выглянула из-за своего укрытия — Руслан сидел на лавочке за моей спиной, а его пес сидел на асфальте и смотрел на меня круглыми глазами.
— Уводи прочь своего хозяина, — сказала я одними губами.
Пес снова тявкнул. Приподнял свою задницу и потрусил прямо ко мне. Господи, взмолилась я, ну за что мне это. Это недопустимо, это невозможно. Мысли бешено заметались. Что я могу предложить судьбе взамен за её благосклонность?
— Я буду идеально себя вести на Маринкиной свадьбе, — прошептала я.
Бублик дотопал до моего укрытия и сел напротив меня. Я возвела очи к небу, этой жертвы от меня судьбе мало. На столбе передо мной красовалось объявление. Не реклама. Скорее, социальное. Я пригляделась. В нем говорилось о посещении волонтёрами многодетных и малоимущих семей в следующие выходные, прилагался и телефонный номер для всех желающих.
— Я желаю, — горячо зашептала я.
— Бублик, приличные собаки не лазят по мусоркам, — раздался голос за моей спиной.
— Господи, — добавила я убедительности в свой шепот. — Я позвоню сразу. Я стану волонтером. Я буду кормить уличных котят. Я с Толиком посижу ещё раз. Я не буду ругаться матом. Нет, нет, я просто реже буду ругаться матом. И станцую этот танец. Только умоляю, пусть он уйдёт!
Бублик, олицетворяющий для меня сейчас господню волю, устало вздохнул и засеменил к хозяину. Я задержала дыхание, я не дышала целую минуту. Потом осторожно выглянула и увидела широкую спину ненавистного мне мужчины. Он уходил. Аллилуйя. Я выждала ещё немножко и стала выбираться.
— Как второй раз родилась, — пробормотала я.
— Там ещё жестянки есть? — пробасил голос над головой. Я взвизгнула и шарахнулась в сторону.
— Господи, — в который раз за несколько минут произнесла я.
— Просто Коля, — щербато улыбнулся мой собеседник и полез в урну.
— Больше никогда в жизни, — пробормотала я, запахнула сильнее свитер, мало защищающий от холодного ветра, и ходко пошла прочь.
— Барышня, а вы ничего не забыли?
Я недоуменно обернулась. Коля, обладатель обвисших на коленях штанов, потертой жилетки неопределенного цвета и улыбки, не сходящей с бородатого лица, пытливо смотрел мне вслед. А над его головой, словно знак, символ — объявление на столбе. О боже, просто так мне с крючка не сорваться. За сомнительное везение приходится расплачиваться.
— Да, конечно, — негромко, потупив взор, ответила я, словно школьник, пойманный с сигаретой за углом. — Сейчас.
