— Мишка!
— Козёл!
— Придурок ты!
— Напугал же!
— Уйди отсюда!
— Сбрызни!
— Ой, всё… Я хотел сказать, что мы по вам скучаем, а вы… Ну и сидите тут одни! А я вам вина принёс…
Лика поднялась, быстро простучала босыми пятками по полу и отобрала у любимого бутылку красного, а потом шикнула:
— Иди, иди отсюда! Мы скоро!
Мишка покрутил кудрявой головой и скрылся за дверью, которая, закрываясь, нежно мяукнула. Кошке вставили кишки обратно и зашили рану. Когда Лика вернулась и отобрала штопор у Веры, Мила заметила:
— А ведь работает гадание! Смотри, ты позвала суженого, и он явился!
— Так нечестно, — пробурчала Лика. — Я его убью!
— Ну всё, всё, не ворчи.
Мила села перед зеркалом:
— Как там оно? Суженый мой, ряженый, приди ко мне ужинать!
Все замерли, даже обиженная Лика. Пламя свечи колебалось, отражаясь в зеркале, подёргивалось от случайных движений и едва совсем не угасло, когда Мила разочарованно выдохнула:
— Никого там нет. Вот обман!
— Не обман, а просто ты замуж не выйдешь в этом году, — авторитетно заявила Лика. — Янка, твоя очередь.
— Я не верю в эту ерунду, — предупредила я девушек, садясь с бокалом перед зеркалом.
— Нам пофиг! — хихикнула Вера. — Зато весело!
Да уж. Веселее некуда. Я глотнула вина, чувствуя некоторую нервозность, потом ещё немного, а потом вздохнула глубоко и сказала зеркалу:
— Суженый мой, ряженый, приди ко мне ужинать.
Сначала ничего не произошло, как я и ожидала. Хотела уже объявить об очередной неудаче, но гладкая поверхность зеркала вдруг пошла рябью, а рябь начала сворачиваться в спираль, которую используют мультяшные гипнотизёры. Я замерла, не в силах пошевелиться, и только смотрела в центр этой спирали. Её полоски смешались, стали серыми и почти незаметными, но я видела водоворот, который тянул меня, тянул, незаметный для всех остальных. Страх защекотал всё тело, ледяной змейкой скользнул вдоль позвоночника, и я вдруг ощутила полное безразличие к тому, что произойдёт. Просто позволила спирали вовлечь себя, окрутить, забрать… Голову заломило в затылке, пришла мысль о смерти… Я умру, да… Мне страшно, но я не буду сопротивляться… Просто уйду куда-то за грань…
Последняя мысль была о Матвее. Он точно забудет сменить чёртово масло…
Когда я очнулась, мне было холодно и жарко одновременно. Такое странное ощущение: вверху холодно, а половине тела тепло… Наверное, опять уснула рядом с Матвеем на диване, и этот балбес отобрал у меня покрывало… Блин, вот эгоист!
Голова стучала изнутри пульсирующей болью. Желудок, казалось, существовал отдельно от туловища. Я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, только пальцы двигались на несколько сантиметров. Будто бы всё отлежала на твёрдом. Неужели девки меня так и оставили на полу в бане? Хоть укрыли покрывалом, и то хорошо. А покрывало какое-то ворсистое, пушистое, приятное… На мех похоже. Шуба, что ли? Ни фига себе кто-то хорошо живёт, шубами вот так разбрасывается! Я тоже хочу себе такую шубку мягонькую… Может, всё-таки взять кредит? Один раз живём!
Я попыталась разлепить глаза, попутно ругая себя за идиотские мысли. Какая шуба? Куда я её надевать буду? Только изгваздаю в маршрутках… А на работе ещё и свистнуть могут. Лежи, Янка, и не выпендривайся. Эх, похмелье! Да сколько мы там выпили? Шесть бутылок на четверых, мальчики не считаются — они пили водку. Когда мне от литра вина бывало так плохо?
Глаза, наконец, послушались, открылись, и я увидела над собой бревенчатые балки. И потолок из нетёсаного дерева. Сосны, подумалось мне. Сосновые брёвна распилили вдоль и сложили из них потолок. Вот на эти толстые круглые балки. Это не баня. Блин, куда меня притащили? В доме, вроде, таких потолков не было нигде…
Я скользнула взглядом по комнате. Окошки маленькие, какие-то вычурные, широкие и низенькие. Всё те же бревенчатые стены, с трёх сторон обитые выцветшей тканью. Кровать, на которой я лежала. Рядом с кроватью — роскошный старинный сундук, широкий и длинный, окованный железом и расписанный тусклыми цветами. На сундуке спала, поджав ноги, обутые в самые настоящие лапти, девчонка в длинном платье и с длинной светлой косой. Незнакомая мне девчонка лет десяти-двенадцати.
Так. Янка, походу, ты тоже ещё спишь. И это не похмелье. Это… Блин блинский, это же воронка! Она меня загипнотизировала, из-за неё у меня так башка трещит, а вовсе не от вина! Теперь что же… Мне снится, что я в незнакомом доме, похожем на музей деревянного зодчества? А девчонка тут работает, экскурсоводом-волонтёром.
Тьфу, какие дурацкие идеи ко мне в голову приходят! Немудрено, что она так болит… Сейчас бы таблеточку парацетамола и холодной минералки… Попросить у девчонки? Так надо её разбудить, а из горла только писклявые звуки выходят. Я попыталась откашляться, и боль при каждой встряске буквально расколола голову напополам. Как будто спелый арбуз острым ножом с размаху…
Девчонка сонно пошевелилась и вдруг подхватилась, вперив в меня испуганный взгляд. Глаза у неё оказались голубые-голубые, аж завидно стало. Она вскочила с сундука, прижав ладони к румяным щёчкам и громким шёпотом произнесла:
— Проснулася!
Потом с размаху ударила себя по ляжкам, скрытым длинной юбкой, и ахнула:
— Батюшки! Ой, матушки! Проснулася!
Её коса, как живая змейка, запрыгала по плечу, девчонка перекинула её за спину и бросилась вон из комнаты, не переставая верещать:
— Батюшки-матушки! Проснулася! Ой, люди добрыя, проснулася!
— Ну да, я проснулась, — просипела я ей вслед, приподнявшись на локте. — Чего так орать-то?
И добавила, чуть погромче:
— Водички бы…
Девчонка какая-то… Малахольная. Вот да. Это слово, которое раньше существовало в моём мозгу совершенно абстрактно, приобрело реальный облик. Девица была малахольной. Может, приведёт кого поадекватнее… И где Матвей? Неужели бросил меня тут одну и уехал? У кого я вообще, в чьём доме?
Приподняв голову, я прислушалась. За окном невнятный гул. Свечка трещит перед иконами в углу. Внизу кто-то топает и невнятно бубнит. Железный звук, который ни с чем не спутать — заслонка бряцнула о кирпичи печки. Собака залаяла где-то далеко. Хорошие звуки, напоминающие о деревне и о неутомимой прабабуле… Но совершенно не говорящие, где я нахожусь. Машина бы хоть проехала или поезд прогудел. А так…
Дверь скрипнула, и я повернула голову. В комнату вошла, нет, заполнила её собой пожилая женщина. Румяное, полное лицо, обрамлённое повязанным платком со старинной шапочкой рожками, лучилось самой искренней радостью, улыбка растянула рот, а глаза — голубые, как у девчонки, что робко жалась к стеночке — сияли, роняя слёзы на гладкие щёки. Я хотела было спросить про место, в котором нахожусь, но мне и слова не дали сказать.
