Она обвела нас всех вместе и каждую по отдельности рукой:
— Вы искупаетесь в проруби со словом Божьим на устах. Это моё повеление и первое испытание.
В рядах невест ощутились шатание, разброд и паника. А если серьёзно, то девушки пребывали в шоке. Шепоток побежал по губам:
— Побойтесь Бога!
— Мороз, снег, какое тут купание?
— Мы все свалимся в лихорадке…
— Так не можно, никак не можно…
Я подняла голову к небу, поймав языком несколько снежинок и улыбнулась. Главное — слово божье на устах, но у меня его нет. Поэтому я пойду в прорубь с именем папы. Как Жанна Д’Арк под флагом. Выдохнула. Ну что, уже начинаем или ждём кого?
Глянула на девушек. Никто не торопился к проруби. Ну, в принципе, они правы: температура воздуха навскидку где-то десяток ниже нуля плюс минус градус погрешности, снежок, ветер — не ледяной и порывистый, но довольно вредный. Я поёжилась. Ну, Янка, быть тебе первопроходцем. Не зря же я когда-то с папой занималась закаливанием и купалась в проруби в Крещение… Давно это было, правда, лет десять назад, но забыть нельзя, как велосипед.
Я сбросила шубу с плеч, разухабисто, как пьяный десантник. Сто грамм не помешало бы, конечно, но никто не предлагал. Прошка скользнула змейкой, запричитала тихонечко:
— Куда ж ты, куда? Погодь! Не лезь!
— Молчи и будь наготове.
Платье, валенки и онучи — всё приземлилось в руки девчонке. Раздевалась я быстро, не глядя на остальных. На берегу послышался гул, и он был явно одобрительным. Болельщики! Воодушевлённая, я ступила на снег босыми ногами и зашипела, как кошка, но сдержалась от других проявлений недовольства. Сейчас ступни привыкнут… Рубаха вот только будет мешать, слишком длинная. Страховать кто-нибудь, интересно, собирается? Или плюхайся как хочешь, а если отнесёт в сторону, лбом лёд пробивай? Одна из старух дала мне в руку зажжённую свечу, а я поймала краем глаза весьма заинтересованный взгляд княгини. Ну и чего пялиться? Садистка какая-то… Ладно, пошла.
Мне хотелось бежать по снегу, чтобы меньше морозить ноги, но я не знала, каковы правила. Поэтому пошла на всякий случай быстро, но шагом. Спустилась с мостков на лёд и приблизилась к проруби, у которой стоял мужик в тулупе с верёвкой в руках. В глазах я заметила мелькнувшую жалость, но лишь на миг. Он протянул толстую верёвку и пробурчал:
— Обвяжись-ка, не то по весне лишь найдём.
— Подожди, — отрывисто бросила я, подбирая подол рубахи. Блин, как-то завернуть надо, чтобы не болталась в воде, а то плавать будет неудобно. Мужика, видно, мой недостриптиз удивил, потому что я услышала озадаченное хмыканье. Пришлось протянуть задний подол между ног и связать узлом с передом на лобке. Как купальник вышло. Ну и отлично. Я подпоясалась верёвкой, удачно вспомнив простой морской узел (спасибо, папа, вот никогда не думала, где пригодятся твои наставления!), и шумно выдохнула. Повернулась к дыре во льду, посмотрела на тёмную мутноватую воду и вдруг осознала, что я готовлюсь сделать. Блин…
Когда я соскочила с края льдины, вода обожгла всё тело сразу. Дыхание перехватило, и я не смогла бы выдавить ни слова, даже если бы очень сильно захотела. Только орала в голове, и ор был не слишком приличный. Цензурными были только предлоги… Как же холодно! Как холодно, твою мать! Мать твою, туда, обратно и налево! Но включился рефлекс, и я судорожно задвигалась, чтобы хоть немного согреться. Не окунать голову! Не паниковать! Дышать! Сколько там надо плавать? Можно уже вылезать?
Верёвка натянулась, и меня подтащило к краю. Раскрыв глаза, я увидела протянутую ладонь в грубой варежке, уцепилась за неё, подтянулась на льду и коленом встала на край. Ух ты ж… Йопанный в рот! Рук и ног я почти не чувствовала, как они работали — не знаю, наверное, это было беспорядочное броуновское движение, потому что из порядочных я могла выдать только стук зубами и тихий, но отчётливый мат, запрещённый к публикации в СМИ у меня на родине.
Мужик подтолкнул меня к берегу, и я побежала, периодически встряхиваясь, как мокрая собака. Выжать рубаху… Растереться… Горячего… Сесть на печку… Где, сцуко, эта Прошка?!
Она встретила меня на берегу, тревожно спрашивала что-то, но я даже слушать не стала — выхватила платье из её рук и принялась растирать руки и ноги, потом завернулась в накинутую на плечи шубу и побрела к княгине. Стуком зубов можно было разбудить мертвецов со всей округи. Болельщики молчали, и это было странно. Могли бы и покричать, шапки в воздух побросать… Для моральной поддержки, так сказать.
Старая садистка встретила меня прищуром глаз, но особо я разглядывать её не стала. Дала б уже отмашку, что ли? Дрожь перешла в ощутимый озноб, я просто тряслась перед княгиней, как цуцик на морозе, а она только кивнула, зараза:
— Боярышня Борковичева прошла испытание. Кто будет следом?
Вот тут я и познала счастье народного восторга. Толпа горожан взорвалась (да, именно так — бум, и уже орут) возгласами восторга и поддержки. Ну, теперь-то поздно уже… Я сразу даже не сориентировалась, куда идти, да и уши заложило от воплей. Хорошо, что Прошка не растерялась и подхватила под локоть, потащила куда-то. Куда — я не видела, да и мне было уже всё равно. Лишь бы в тепло...
Глава 12. Вот кто-то с горочки спустился…
Прошка всё-таки оказалась умницей. Она доволокла меня почти бегом до амбара, вспихнула в прямом смысле этого слова на второй этаж, уложила в постель под две шубы, сгоняла за дровами, до духоты натопила печку и послала Фенечку, которая только смотрела большими глазюками на всю эту суету, за горячим чаем из липы, мяты и мелиссы с мёдом.
Я совершенно не чувствовала себя больной — пробежка после ледяной воды согрела отлично — но моя наперсница решила иначе. Ещё и прикрикивать начала, когда я попыталась встать. Решив не перечить Прошке, я валялась, пила чай и с удовольствием наблюдала за Фенечкой, которая быстро-быстро вышивала красивый и простой геометрический узор на ленте, которую планировалось вставить в мои новые трусики.
Приключение в проруби уже казалось мне несусветной глупостью. Ведь полезла же, моржиха недоделанная, первая, всегда первая, только вперёд, чо! Интересно, повторил ли кто мой подвиг? Хотя по накатанной дорожке идти легче, но мне вдруг стало страшно за Филомену. Вот за кого я не боялась — так это за княжну Самарову. Та, небось, окунулась в прорубь с неприступным высокомерным взглядом и после прошествовала припасть к ручке княгини. Представив такое, я мрачно вздохнула. Самарова была самой серьёзной конкуренткой, и, если бы не Прошка и не Борки, я даже не стала бы трепыхаться. Пусть сами между собой играют в свои игрушки. Но я дала слово… Глупо, ага, а всё равно уже ничего не поделаешь. Да и замужем за княжичем, будущим князем, жить не так уж плохо. Всё лучше, чем за Яромиром.
Я запустила пальцы в бархатную шубку Куся, который согревал меня изо всех своих маленьких сил, и подумала, что стоит наведаться в казармы или куда там поместили мою дружину. «Моя», блин, дружина… Совсем я привыкла к этому миру или что?
