За рекой в это утро разливалось красное марево рассвета, крася полосу леса во все тона оранжевого и багряного, будто вместо зимы стояла глубокая осень. Я быстро побежала по уже знакомой тропинке, которую натоптали с прошлого снегопада, и через несколько минут была возле двери в городской стене. С трудом потянула на себя, скользнула в щель и вдохнула запах снега и влаги.
На мостках было пусто. Неужели опоздала? Он уже отмахал своим мечом и ушёл? Или вообще не приходил? Какая досада… Жалко… Так хотелось увидеть Стояна, коснуться его, почувствовать мимолётный поцелуй на губах… А парень не пришёл.
От обиды я чуть не заплакала. Сдержалась, правда. На кого обижаться-то? Разве только на себя. Сама придумала что-то, сама обиделась… Я встала у стены, прислонилась к ней и показала восходу язык. Вот нахрена мне мужик? Пойду в стряпошной стащу пестик, которым кухарка толчёт травы и орехи в ступке, и сама себя им удовлетворю. А парни пусть идут лесом и очень далеко…
— Ну, ты как петушиный крик — точно перед рассветом, — раздалось над ухом неожиданно. — А вот я опоздал, каюсь.
Вздрогнув, я подняла глаза и увидела Стояна. Он был полностью одет, в плаще, застёгнутом на горле, и с мечом, оттопыривающим край плаща, как шпага мушкетёра. Послушник улыбался так, будто был рад меня встретить.
Глава 13. Наверно милый мой идёт…
Щёки зажглись пожаром, как будто рассветная заря подпалила их. Сглотнув, я выдавила нелепое:
— Привет.
— Утра доброго, — буркнул Стоян, сбросив плащ. — Смотреть будешь?
— Ты поэтому штаны надел? — я уже нашла потерявшееся присутствие духа и добавила в голос чуточку ехидства. Стоян хмыкнул:
— А я думал, ты смотришь, как я мечом махаю! Не срамно-то на уд глазеть?
— Что-то вчера ты мне этот вопрос не задал.
— Не холодно?
— Бывало хуже.
— Ну, тогда стой, смотри.
Он разделся до портов, вынул меч из ножен, взмахнул им, будто хотел разрезать призрак напополам. А я ощутила слабость в ногах при виде его торса. Ну, нет, не может быть у монаха такого тела! Это неправильно, неестественно! Запереть эти великолепные, чуть округлые, чуть выпирающие кубики пресса в келью? Царапать грубой власяницей гладкую кожу на грудных мышцах? Скажите ещё, бичевать до ран мощные, ровные «крылья», сливающиеся с выпуклыми плечами! Спрятать зимний загар, такой изысканный и труднодоступный без солярия, в тёмный монастырь, куда никогда не заглядывает солнце… Красавчик, не делай этого!
Я даже застонала тихонько от отчаяния и жалости. А потом — от желания потрогать его кожу, ощутить скрытую силу мускулов, твёрдость живота… Была бы я в своём мире, просто подошла бы к парню и восхитилась бы его отменной физической формой. Мальчики после таких подкатов становятся мягкими и податливыми, можно щупать всё, что захочется. Но тут данный метод не пройдёт. Что же, придётся идти длинным путём…
«Привези мне, батюшка, цветочек аленький!»
— Где ты научился так владеть мечом? — спросила я, подходя чуть ближе. Стоян в полуобороте ответил:
— Отроком был — дали в руки, до сего момента не выпускаю.
— Хотел стать воином, а тебя отправили в монахи?
Янка, идиотка, оставь этот дурацкий язвительный тон! Стоян обидится и прогонит… Какое жаркое у него тело, неудивительно, что он не замерзает голышом на снегу! Прижаться бы сейчас вот так, к спине, обнять за талию…
— Монахам тоже надо уметь защищать себя и свою паству, — спокойно ответил он, крутя меч запястьем. Потом легко перебросил его в другую ладонь и повторил то же самое.
— Как у тебя здорово получается! Научи меня!
Меч с резким свистом рассёк воздух и замер, а Стоян обернулся ко мне и удивлённо спросил:
— Пошто?
— Пошто, пошто… По то! Может, мне надо!
— Не пристало девице меч в руки брать, — решительно отказался он. — Женское дело — дети и хозяйство.
— Угу, киндер, кюхе, кирхе… — буркнула я.
— Что ты сказала?
— Так, цитата. Ну пожалуйста! Тебе что жалко?
Я включила третью скорость мимиметра — глаза котика из «Шрека». Матвей говорил, что это выражение лица мне удаётся особенно блестяще. А главное, оно работает. Вот и сейчас Стоян слегка отступил от принципов германской консервативной системы ценностей:
— Да ты его даже не поднимешь!
Пхе! Не таскал ты, сладенький, подносов с тарелками и пивными кружками! Я протянула ладонь, глядя на Стояна с легкомысленной улыбкой, и получила широкую ребристую рукоять. Меч клюнул клинком к снегу, но я всё же удержала его. Приподняла, ухватилась и второй ладонью, провела им по воздуху:
— Ух ты! Тяжёлый!
— Говорил же, — буркнул Стоян и хотел было отобрать меч, но я выставила плечо, защищая добычу:
— Не слишком тяжёлый. В самый раз.
На самом деле, я лукавила. Меч весил. Одной рукой точно не повертишь, как Стоян. Но можно же двумя! Вспомнив все свои скудные знания о боях на мечах, почерпнутые, в основном, из фэнтезийных фильмов, я взмахнула в сторону, в другую, а потом сделала весьма эффектный выпад, от которого у моего учителя чуть не случилась истерика. Ха! Смешно ему! Ох, Стоянчик, доберусь я до тебя однажды! Покажу тебе Кузькину мать!
Но не говорить же это вслух! Проще надо быть, и люди к тебе потянутся. Поэтому я только обернулась к парню и с кроткой улыбкой спросила:
— Вот так?
— Ты всё делаешь неправильно, — он мотнул головой и шагнул ко мне сзади. Сильные узкие руки легли поверх моих ладоней, к спине прикоснулся жаркий обнажённый живот, и у меня, как сказал один из великих русских поэтов, в зобу дыханье спёрло… Мамочки! Держите меня семеро!
— Надо так!
Он резко увёл мои руки в сторону, взмахнул мечом, быстро рубанул слева направо и снова поднял оружие вверх, замерев. Замерла и я, чувствуя, как обнимает мои плечи кольцом, чувствуя спиной ровно бьющееся сердце. Даже глаза закрыла, представив, как Стоян касается губами моей шеи, как целует, проникая под ткань рубашки, как бросает меч и сжимает вместо рукоятки мои груди, до боли, до сладкого оцепенения…
— Поняла? — странным сдавленным голосом спросил Стоян. Я качнула головой:
— Нет, давай ещё раз.
И мы повторили движение ещё раз, на этот раз справа налево, а я узнала, каково это — быть стиснутой крепкими руками в другую сторону. К этому восхитительному ощущению прибавилась давящая выпуклость где-то в районе моей многострадальной жопки, и та порадовалась впервые за несколько дней. Ёшки-матрёшки, твёрдый, как рукоятка меча, волнующий, незнакомый, самый настоящий мужской член!
Едва слышный стон родился где-то в моём животе, и я приникла спиной к животу Стояна, забыв обо всём… О мече, в том числе. Он безвольно повис, пока мы стояли почти живописной скульптурной группой «Рабочий и колхозница» и тяжело дышали вовсе не от упражнений с оружием. В мыслях я уже получила два оргазма и курила после секса, подложив руку под голову. А Стоян вдруг резко отшатнулся и проговорил глухо:
