* * *
В хоромах я едва не заблудилась. Ещё бы — столько коридоров, пардон, сеней, комнат, пардон, светлиц… Добралась до кухни, пардон, стряпошной, и остановилась перевести дыхание. Стряпуха уже растапливала печь, зевая при этом и крестя рот. Я хотела отщипнуть кусок хлеба, лежавшего на столе и показывавшего румяный бочок из-под холщового рушника, но заметила на лавке ступку с пестиком. Из камня выточенные оба, но ступка-то пофиг, а вот пестик… Форма у него ещё такая… Приятная! На баклажан немного похожа…
Недолго думая, я схватила его и сунула под плащ. Никакого хлеба и не надо, быстрее подняться в горницу и облегчить собственные страдания… Дома у меня было несколько штук фаллоимитаторов, на случай выходных, когда Матвей уезжал к родителям в Подмосковье. Он всегда ревновал меня к моим игрушкам, но пару раз играл вместе со мной. Непередаваемые ощущения… Как они остались далеко!
Пестик почти согрелся в складках одежды, когда я осторожно отворила дверь в горницу и на цыпочках прокралась в постель. Самарова тоненько похрапывала, закутавшись в два одеяла, Филомена сопела, свернувшись в клубочек, а Лукерья то и дело постанывала, шмыгая заложенным носом. Всё спокойно, бури нет. Нырнув под соболей, я спохватилась — ведь не помыла же! Эх, опять вставать, разбужу… Ладно, будем надеяться, что никаких таких микробов я никуда не занесу.
Задрать подол рубахи, отодвинуть край трусиков — как предварительные ласки. Горячий клитор, пульсирующий от одной мысли о том, чем я занимаюсь, от образа Стояна и его напряжённого члена, бугрящего порты, от предвкушения сладких минут — как куни опытного партнёра. Лизнуть горчащий специями пестик, облизать его — молниеносный минет. Погладить твёрдым, прохладным камнем влажные жадные губы, провести по промежности, словно не решаясь, вернуться к клитору и огладить его со всех сторон, оттягивая момент — подразнить немного перед неизбежным. Толстый округлый кончик, вытянутый, как попка огурца, медленно раздвигает складки, приятно холодя, нагреваясь от тела, проникает внутрь, заставляя сердце бешено колотиться, возвращается обратно по велению моих пальцев, но не выходит полностью, нет… В этом самый смак — угадать точку невозврата, после которой он выскользнет, оставив ощущение пустоты. И толкнуть его назад за секунду до этой точки. Протолкнуть глубже, чтобы дольше тянуть обратно… И ещё глубже, а потом ускорить движение… Но не стонать, иначе все проснутся! Прикусить губу, молчать, сдерживать слишком шумное дыхание! Ждать разрядки, идти к ней — секунда за секундой, неотступно и быстро.
Всем хорош пестик… Только он не Стоян, не живой, не горячий, слишком совершенный! Вместо оргазма, как бывало раньше, я получила только раздражение. Решила сдаться, хотя это было не в моих правилах. Пестик отправился под подушку, а горница наполнилась зёвами и умилительными стонами потягивающихся девиц. А мне придётся стирать трусы. Желательно, чтобы никто этого не видел… Рубаху тоже надо поменять, а то начинает потом подванивать, прямо противно.
Жуткий вопль огласил округу. Наверное, его было слышно даже в Борках. Вопль, переходящий в визг — это классика, но я всё равно вздрогнула и подскочила на тюфяке, а Филомена просто заорала в ответ. Что случилось?
Спрыгнув на холодный пол босиком, я отодвинула занавеску и увидела дивное зрелище. Княжна Самарова держала за хвост самую настоящую дохлую мышь и верещала как резаная. Постаравшись не задохнуться от смеха, я решительным шагом подошла к ней, вырвала трупик из скрюченных пальцев и отбросила подальше к двери. Сказала с упрёком:
— Чего так орать?! Это просто мышка.
— Дохлая! — Светлана тряслась всем телом и смотрела на меня с ненавистью. — Она была у меня на груди, и я прекрасно знаю, кто подложил её!
Я не выдержала и рассмеялась, представив, как ношусь по подклету в погоне за несчастной перепуганной мышкой. Ну Кусь, ну удружил! Спасибо! Во-первых, за незабываемую возможность лицезреть княжну, умирающую от страха и отвращения, а во-вторых — и это чистый сарказм — за такую подставу. Теперь она мне отомстит. Не то чтобы я сильно боялась этого, но заразу-аристократку придётся всё время держать в поле зрения… А мне неохота, да и другие занятия найдутся, поинтереснее.
Дверь распахнулась, и перед нами предстала Макария, обширные телеса которой были затянуты в рубаху с воротом, раскрытым до самых грудей. Зрелище ещё то, добавьте мощные слоновьи ноги, покрытые тёмной щетиной, и длинные жиденькие волосы цвета сивой кобылы… Тётка прищурилась и гаркнула:
— Что тута стряслося, что верещите аки козы недоенные?
Надеюсь, мой смешок она не услышала, а глаза я потупила, прикрыв ресницами. Самарова уже пришла в себя, вспомнила, что она княжна, и процедила сквозь зубы:
— Ничего, прости. Сон… Просто ужасный сон.
— Сон, баешь? Сон значится… Вы у меня больно много спите, девицы! А ну, одевайтесь, умывайтесь и пожалуйте на заутреню! А уж после я вам найду занятие! Будьте покойны!
Макария развернулась величественной каравеллой, будто это она правила княжеством, и выплыла из горницы. Я только усмехнулась. Если всё пойдёт по плану, очень скоро меня здесь не будет.
Глава 19. Почки заячьи верчёные, головы щучьи с чесноком…
Пока мы умывались в холодной воде (подогреть-то некому), Самарова бурчала себе под нос, и, похоже, это были проклятья. Я только посмеивалась, поплескав себе в лицо и утершись чистым, жёстким холщовым полотенцем. Вообще это полезно для кожи, бесплатный пилинг! Чего мне не хватало в этом мире — это резиночек для волос. Были ленты, которые можно заплетать в косу, но коса уже приелась. Хотелось завязать хвостик, выпустить чёлку, завить кудряшки, сделать крупные локоны… Перекраситься, в конце концов! Но фигвам, как говорится, индейское жилище! Носи, Янка, косу да сарафан и не возникай.
После заутрени, которую я отстояла с уже привычной скукой, Макария привела нас в светлицу с вышивками:
— Вот вам занятие. Княгиня будет вназырь разглядывать вашу работу, уж постарайтесь, как умеете.
Девицы переглянулись и побрели выбирать вышивку. Я хотела было усесться за свои вчерашние маки, но Макария придержала меня за руку:
— А ты, Евдокия Борковичева, пойди за мной. Твоё испытание почнётся сего дня.
Аж сердце в пятки ухнуло. Как это — сегодня? Кто меня первой назначил? Почему я? Ничего же тут не знаю, провалюсь с позором!
А потом я опомнилась. Ну и дура! Вселенская межмировая дура! Ведь собиралась же провалиться, чтобы с чувством глубокого удовлетворения выйти замуж за Стояна… Эта мысль вдохновила меня (не без помощи образа секси-послушника), и я, гордо вскинув голову, последовала за Макарией. Краем глаза заметила, как девицы смотрят на меня: кто с жалостью, а кто злорадно. Кому-то будет что обсудить за вышивкой.
В стряпошной уже была суета. Из жаркой печи вынимали хлеб, а на столе лежали приготовленные сырые караваи. Запах стоял невыносимо вкусный — как в пекарне, и я зажмурилась от удовольствия. Макария подпихнула меня вперёд и громко сказала стряпухе и девкам:
