Предзакатное солнце щедро лило оранжевый сироп через окна в трапезную. Я оглядела накрытый стол и склонила голову набок. Получилось более чем прилично. К моему угощению Анисья по собственной инициативе прибавила плошки с капустой, огурчиками, свеклой, грибами. Кувшины с медовухой, пивом и дорогим бизанским вином теснились между блюдами с шавушечкой. По моему настойчивому требованию Фаська собрала со всех хором разнообразные маленькие плошки и теперь, пыхтя и отдуваясь, расписной ложкой пыталась наполнить их сладким мороженым. Марфуша следила через плечо, дивясь необычному десерту, и аккуратно раскладывала сверху по три-четыре клюквины. Всё было готово. И меня взял мандраж. Мама дорогая, как всё пройдёт?
Правда, насладиться тревожной дрожью я не успела. В трапезную вплыла величавая княгиня, за ней семенила бледная, как смерть, Мария и подволакивал ноги княжич. Девки-чернавки выстроились сбоку, чтобы не мешать проходу, и я во главе. Глаза опустила, как они, стиснула край платья пальцами и долго смотрела на свои побелевшие костяшки, пока шуршало платье княгини.
За ней вошли и долго рассаживались бояре в шубах, воины в кожаных доспехах. А я думала только об одном — как бы выглядел в таких доспехах Стоян? Наверное, ему идёт. Вот бы посмотреть… Вот бы он был здесь, в трапезной, да попробовал бы мою шаурму… Понравилось бы ему? Или скривился бы, отплёвываясь?
— Ну что же, боярышня Евдокия из Борков, — молвила княгиня важным голосом, когда шум стих. — Налей-ка мне вина в кубок.
Вздрогнув, хотя и ожидала чего-то подобного, я взяла кувшин с края стола и пошла вдоль стеночки к месту, где сидела княжеская семья. Обогнула по правую руку княгиню, налила ей в кубок вина и по давней привычки официантки сделала то же самое для княжича. Он поднял лицо, и на меня глянули тёмные серьёзные глаза, окружённые веером чёрных ресниц.
Сглотнув, я моргнула пару раз, но видение не исчезло. Стоян сидел на месте княжича, разодетый, как жених. А хорош-то как, хорош! Аж слёзы из глаз от такой красоты: рубаха с вышивкой по вороту, кафтан с золочёными вставками, плащ с пряжкой у горла, а на пряжке орёл летит, раскинул крылья. Шапка с мехом. Неужели не снимают её, когда едят?
Стоян?
Княжич — это Стоян? Ах, подлюка! И ведь молчал, как рыба об лёд! Ни словечком не обмолвился, что он и есть жених… Вот козлина! Твою ж налево… Даже матерных слов уже не хватало. А этот… нехороший человек с улыбкой протянул мне кубок:
— Налей и мне, Евдокия.
Налью. Ох налью! Налить бы тебе на башку твою дурную, но, думаю, княгиня не оценит моего жеста. Ну, я и налила. Случайно. На рубашку и порты. Плащ пожалела — красивый, дорогой, наверное.
Стоян остолбенел с протянутой рукой. По одежде расплывалось отвратительное розовое пятно, которое три не три, а не отстираешь. Бояре зашумели, а со стороны дружины послышались смешки. Пусть ржут. Вот стану княгиней — покажу им Кузькину мать! А пока…
— Ой, прости, прости, княжич! Я не нарочно, прости, пожалуйста!
И бросилась промокать холщовой салфеткой его порты. Отметила походу вздыбившийся холм между ног, шепнула тихонечко, чтобы никто больше не расслышал:
— Если ты думаешь, что я отомстила — забудь. Месть ещё даже не начиналась.
А выпрямившись, поклонилась чуть ли не в пояс:
— Прошу прощения за свою неловкость. Отведайте угощения и не держите на меня зла!
— Сядь и ты с нами, Евдокия, — голоском трепетной лани предложила тихоня Мария.
— Прости меня, но моё место пока ещё не за этим столом, — ответила ей с достоинством и вышла из трапезной, стараясь выдать перекошенный от злости рот за милую улыбку.
Глава 20
Матвей открыл дверь ключом и с ходу принюхался. Гарью не пахло. Выдохнул. Это был самый навязчивый его страх с тех пор, как Дана поселилась в квартире — что она спалит кухню. Или зальёт ванную. Но вот уже несколько дней его мрачные прогнозы не оправдывались. Более того, Дана активно занималась хозяйством. То полы выдраит с раствором жуткого хозяйственного мыла, которое уговорила купить, то постирает в ванне шторки руками, радуясь, что вода горячая… То приготовит совершенно невообразимое нечто, которое оказывается жуткой вкусняшкой!
Вот и сегодня с порога на него пахнуло выпечкой. Только сейчас Матвей понял, как был голоден целый день! Сбросив ботинки и куртку, он позвал:
— Дана! Ты где?
— Я тут, — донеслось из комнаты.
Матвей не смог удержаться и всё же заглянул вначале в кухню. Источающая тёплый домашний запах вкусняшка лежала под полотенечком на столе, но приподнять его, чтобы посмотреть, он не успел, потому что Дана подошла сзади и стащила с головы шапку:
— Ужель стоя есть собрался?
— Нет, — виновато ответил Матвей. — А что это?
— Кулебяка.
— О, а кулебяку я знаю, — обрадовался он. — Мы её покупаем в супермаркете напротив метро.
— Ну, уж моя всяко вкуснее будет, — мягко улыбнулась Дана.
— Сейчас проверим!
Живот выразительно пробурчал что-то вроде «Скорее бы!» Матвей потёр руки, плюхнувшись за стол:
— Ну, давай!
Дана метнулась к духовке, полотенечком схватила сковороду с высокими бортиками, поставила на стол, подложив разделочную доску, отрезала кусок и лопаточкой положила на тарелку перед Матвеем. Подала вилку, нож и замерла в ожидании.
Матвей торопливо отрезал кусочек запеченной в тесте рыбы, положил в рот, прожевал. И наморщил лоб:
— Дан, ты рыбу откуда взяла?
— Купила! — гордо ответила девушка. — А что такое случилось?
— Целую рыбину?
— Ну да…
— А ты её чистила? Потрошила?
Дана широко распахнула глаза, испуганно глядя на него, потом прошептала:
— А её надо чистить?
Матвей крепился недолго — рассмеялся, выплюнув кусок кулебяки в салфетку. Слёзы блеснули в глазах Даны. Бедный ребёнок! Расстроилась… Он вскочил, замявшись на секунду, но всё-таки обнял Дану, прижал к груди и закачал:
— Ну чего ты? Не плачь из-за ерунды! Забыла и забыла, ничего страшного. Давай закажем пиццу, а потом я тебе покажу пару суперских сайтов с пошаговыми рецептами…
Её руки скользнули по талии, Дана с детской непосредственностью приникла к нему — доверчиво и открыто, подняла лицо с дорожками слёз на щеках:
— Давай!
Ему захотелось стиснуть её до боли, зацеловать, сорвать одежду и насытиться, наконец, этим телом, но Матвей взял себя в руки. Нечеловеческим усилием воли. И сказал чуть дрогнувшим голосом:
— Тебе с сыром или с грибами?
* * *
— Пришлась ли тебе по нраву нынешняя вечеря?
Мария подняла голову от вышивания и взглянула на мать. Та читала при отблеске многих свечей дорогую книгу из Бизантии, расписанную монахами. Лицо княгини Белокаменной казалось безмятежным, но Мария знала, что это всего лишь маскарад. Матушка озабочена. Крохотная складочка меж бровей выдаёт её. И не о вечере хочет говорить. О невесте. Что же ответить?
