— Да не боись ты, она смирная.
Федот словно угадал мои опасения. Неужели все мысли написаны на лице? Так. Янка, соберись. И аллес, гоу-гоу!
Лошадь трясла головой, переступала с ноги на ногу, хвост её постоянно дёргался, поэтому оказалось нелегко просто вставить носок сапога в железное стремя. Мне всё время казалось, что зверюга шагнёт куда-нибудь, и я останусь враскоряку почти на шпагате. Прошка подтолкнула меня в спину:
— Давай же! Ножку туда, ножку сюда, платьишко на седло…
Легко сказать! Эх, с богом! Я оперлась носком на перекладину стремени, ощутив немедленно, как лошадь напряглась, подтянулась на руках и села в седло. Ухтыжматьтвою! Холодная кожа обожгла ляжки. Хорошо, что трусы не забыла надеть, а то бы получила оргазм промежности!
Прошка замахала руками, шипя:
— Платье, платье!
Кое-как нащупав второй ногой второе стремя, я приподнялась над седлом и, держась одной рукой, другой принялась запихивать заднюю часть юбки под себя. Федот фыркал, едва сдерживаясь, Прошка вовсю фейспалмила, и ни один идиот мне не помог. Ну ничего, справилась сама. А им я ещё припомню!
Села. Взяла рукой поводья. Блин! Мне надо за что-то держаться, я так точно свалюсь! Попробовала одной рукой вцепиться в луку, а второй сжала узду, но Федот замахал на меня:
— А как управлять будешь?
— Я упаду!
— Ногами держись! Коленками! Да не жми сильно!
Ну конечно! Вовремя сказал! Эта живая гора подо мной отреагировала мгновенно на судорожное сведение коленей шагом вперёд, и я не удержалась от панического крика:
— Мама, куда она?!
Федот схватил лошадь за узду прямо возле морды:
— Ша, ша-а-а, стой смирно! А ты, боярышня, не вижжи! Конь тебе на то и даден, чтоб вёз. Жмёшь бока — значит, тронулся. Повод натянешь — значит, станет. Совсем, что ли, всё забыла?
— Забыла, — сквозь зубы ответила я, пытаясь найти идеальную позу: чтобы держаться в седле и не падать, но не заставлять лошадь двигаться. Далось мне это непросто, а путём долгих попыток. Я даже ощутила себя более-менее комфортно. Но следующее испытание не заставило себя ждать.
— Добро? Таперича шагом, — велел Федот. — Трогай.
Чего трогать? Бока ногами? Я попробовала. И тут же в полной мере ощутила, что подо мной не камень и не деревянная скульптура, а живое существо. Шаг вперёд, бока ходят ходуном, я качаюсь, я судорожно хватаюсь за повод, лошадь намертво встаёт, я тыкаюсь грудью по инерции ей в шею. Вторая попытка. Учитываю собственные ошибки, злясь на лошадь, трогаю, несколько секунд всё идёт, как надо, а потом я чуть сильнее сжимаю ноги и лечу куда-то в снег от того, что мадам кобыла скакнула в сторону.
Удар о землю был совсем не сильным, поэтому поднимаюсь сама и со злостью шагаю к задержанной лошади. Ногу в стремя, руки на луку, платье под задницу, повод в руки. Плавно. Нежно. Трогаю. Держу вожжи свободно. Походу, слишком свободно. Лошадь мотает головой, кожаные полоски скользят в ладонях, я пытаюсь их догнать, но мадам кобыла уже свободна и решает поискать травку под снегом. А я лечу кубарем через неё, едва не запутавшись в стременах.
Второе падение тяжелее первого. Перед глазами туман, приходится трясти головой, чтобы прийти в себя.
— С-с-ука, — шипение вырывается из моего рта, словно там спрятался клубок змей. Теперь фыркает Прошка, а Федот смеётся, уже не скрывая этого.
— Не сука, а кобыла, боярышня! — сквозь смех говорит он и подводит эту заразу ко мне поближе.
— Мать…
Мать…мать… привычно повторили горы…
Третья попытка оказалась более успешной. Мне даже удалось прогуляться по кругу раз пять. Ладно. Завтра, скорее всего, я уже не упаду. Но это не точно.
— Может, рысью? — спросил Федот с сомнением. — Охота быстро скачет.
— Нет, на рысь я пока не готова, — помотала головой. — Мне надо переспать с этой идеей.
— Гляди сама, — протянул он.
— Слушай, а ты можешь договориться с конюхом, чтобы он мне выделил самую спокойную лошадь? — с надеждой спросила я Федота. — Ну, он же не зверь! Не захочет, чтобы я насмерть разбилась…
— Денег бы…
— Прошка, принеси ему денег. Или камней, чем там платят у вас…
— У нас, — тихо сказал Федот. — Или у вас?
Секунду мы смотрели друг на друга с подозрением в глазах, а Прошка — с ужасом. Потом я махнула рукой:
— Ладно, чего уж там. Расскажи ему.
Глава 23
Я смотрела на охотничий обоз и не могла понять, как все вуки, птички и остальные ёжики ещё не разбежались подальше в дикие леса. Потому что он был длинным, плотно забитым людьми и довольно-таки шумным. Лисоборзые повизгивали, волнуясь на длинных поводках, в другой стороне тявкали хором гончие — приземистые и быстрые длинноухие собаки с чёрными лапами, рыжей короткой шерстью и белой манишкой; спереди перекликались мужчины — все сплошь бородатые и усатые, в тонких армяках, подвязанных поясами, в длинных кожаных сапогах, вооружённые нагайками и ножами, а сзади гарцевали на горячих, рвущихся в галоп и ржущих недоэволюционировавших лошадях дружинники. Весь этот шум сливался в нелепую какофонию, в которой только идеальное ухо музыканта могло различить некий зачаток приятной мелодии.
Княгиня сидела на прекрасной белой лошади с гривой щёточкой и длинной пушистой кистью на конце хвоста. Ноздри животного раздувались, оно то и дело трясло головой, явно недовольное вынужденной остановкой обоза. Тогда княгиня ласково гладила лошадь по шее, успокаивая. Стоян мелькал там-сям, возбуждённый предстоящей охотой, и теперь даже в присутствии матери совершенно не походил на того мямлю и рохлю, которого я видела в первый день прибытия в церкви. Брошенные на меня взгляды издалека рождали смуту в груди, но совершенно напрасно. В сей момент я не была способна думать ни о чём, кроме собственных мышц.
Тёмный коник, которого мне выделили на княжьей конюшне по спецзаказу Федота, звался Гнедко. У него были добрые, совершенно глупые чёрные глаза и вид дохлой мухи. Конюх объяснил мне, как мог, что этот зверь уже не мужик, поэтому его мало что интересует в жизни, кроме овса. Слушался Гнедко по-своему. Тупил пару мгновений перед тем, как тронуться или остановиться. Добродушно покачивал спиной в шаге. Терпеливо ждал, пока я взгромозжусь на него и устроюсь. В общем, идеальная лошадь. Зато Самарова выбрала себе быструю и резкую крапчато-серую кобылу, которая коротко ржала, вскидывая морду, и злобно косилась на любого, кто приближался к ней. Свояк свояка…
Мария верхом не ехала. Она со служанкой и нашими горничными девками чинно села в расписной возок на полозьях, запряжённый тройкой, и только смотрела из окошка, изредка помахивая рукой мне или матушке. Глаша, та самая дружинница, что остановила меня однажды утром во дворике, шныряла поблизости на юркой, низенькой и коренастой лошадке и наклонялась к окошку, видимо, уговаривая подопечную не слишком высовываться и поберечь здоровье.
