Ночью я долго не могла уснуть, потихоньку ворочаясь между Прошкой и Фенечкой, стараясь не потревожить Кусика, который сопел, свернувшись в клубочек, у меня под мышкой. Это был самый неподходящий момент для мыслей, однако избавиться от них не получалось. Страх холодил спину. Как-то быстро всё случилось, слишком быстро. А свадьба в этом мире — навсегда. Слово-то какое — навсегда! Безнадёжное слово… И даже не в любви дело. В любовь с первого взгляда я никогда не верила. Даже смеялась над излишне романтичными подругами. В самом деле, шок, искра, любовь… Так не бывает! Бывает физическое влечение, общие интересы, схожесть характеров и исходящая из них лёгкость в общении. Ну, а когда влечение пройдёт, что останется?
Я снова и снова вызывала в памяти образ моего княжича, пытаясь понять, что влечёт меня к нему. Кроме желания секса, конечно… Сравнивала с Матвеем. Впрочем, сравнивать было не слишком удобно — условия жизни слишком разные. Мотя мне давал полную свободу выбора, никогда не запрещал ничего, кроме, наверное, спать с другими мужчинами, да и то об этом не говорил — доверял. Стоян был строже в этом смысле, да тут иначе и нельзя. Зато и выражал свою страсть ярче, красивее, нежнее. Заботился. Будет ли заботиться всегда, вот в чём вопрос. Что случится, если вдруг я ему надоем, если встретится другая девушка? В моём мире можно спокойно развестись, разбежаться в разные стороны, а здесь? Прикажет меня убить или в монастыре заточить…
Под утро я всё же решила, что жизнь — штука сложная, длинная, а проблемы надо решать по мере их возникновения. Уснула, но ненадолго. Разбудили, поганки, принялись хлопотать, вовлекли в процесс одевания, расчёсывания косы, носились вокруг с тряпками да бирюльками… Невесте полагалось выглядеть печальной и словно неживой на венчании. Так я и выглядела. Правда, вместо печали незаметно позёвывала и клевала носом. Смотрела с трудом. А ведь посмотреть было на что.
Церковь была полна народа. Священник в золочёной ризе нараспев читал молитвы, а мальчики-служки подпевали тонкими голосами. Свечи потрескивали, испуская аромат воска и каких-то особенных благовоний, дымили, иногда начинали чадить, и тогда молодой послушник в серой рясе беззвучно скользил по стеночке, чтобы снять нагар. Нас обмахивали кадилом, из которого вился сизый приятный дым, от которого всё время хотелось чихать. Корона, которую положили мне на голову поверх кружевного покрывала, скрывавшего лицо, давила и норовила съехать при каждом движении, поэтому я старалась не шевелиться. Только крестилась вслед за Стояном, невесомо поднимая руку. Платье было красным, но из-за плотной вышивки казалось серебристым. Богданушка разукрасила его таким количеством камней, что девки одевали его на меня втроём. Зато несла на плечах эту тяжесть я одна. Тяжесть была прекрасной, такой невыразимо торжественной, что аж светилась жаждой замужества от той, которая делала платье. И кружево… Если бы не духота, царившая под полупрозрачным покрывалом, я бы неустанно восхищалась изяществом работы и умелыми ручками Богданы. Но сейчас я могла только молиться, чтобы церемония поскорее закончилась.
Она закончилась. Нам сообщили, что теперь мы муж и жена перед лицом Господа, связали руки — мою правую, Стоянову левую — вышитым полотенечком, и пригласили на выход. Нет, в действительности, всё было гораздо пафоснее и торжественнее, но я практически засыпала и валилась с ног, поэтому точных выражений не запомнила. Зато потом нас привели в трапезную, где посадили в торце широкого и длинного стола. Сев, я практически расплылась по лавке, тем более, что корона осталась в церкви, и уже не надо было балансировать, чтобы удержать её на макушке. Правда, фату снять так и не разрешили, из чего я поняла, что кушать мне не придётся…
Вокруг царило веселье, мёд-пиво лилось по усам, правда, попадало чаще в рот, поэтому гости выкрикивали пожелания в частушках, смачно обсасывали куриные ножки и хохотали над особо удачными фразами игривого характера. Я сидела, периодически закатывая глаза, хорошо, что под кружевами не заметно было. Стоян взял меня ладонью за пальцы, погладил едва заметно и шепнул:
— Лю́бая… Скоро удалимся отсюда.
— Я есть хочу, — пожаловалась шёпотом.
— Там и перехватим кусочек, — он усмехнулся сдавленно, чуть сильнее сжал руку, и я ощутила его дрожь. Кусочек он перехватит, конечно… Набросится на меня прямо от дверей! Или, как вариант, я на него. Ох… Скорее бы! Затворницей я совсем одичала, даже не погладишь себя — девки вечно рядом…
Боярыни с Макарией во главе завели какую-то грустную песню, завыли тоскливо, а потом набежали девчонки, уволокли меня в другую комнату, затормошили, смеясь, скинули фату и принялись расплетать косу.
— Ой, а что вы делаете? — пыталась отбиться я, но Прошка схватила мои руки, затрясла, смеясь и плача одновременно:
— Ох, боярышня моя, косы твои женские плетём! Княгинюшка наша! Случилося, слава Господу, дождалися!
— Косы, косы… — проворчала я. — Кому нужны те косы, если всё равно сейчас в спальню…
— Показать надобно всему честному народу, что заплела косоньки…
Ох ты ж мать-перемать! Небось, им ещё и окровавленную простыню придётся предоставлять? С этим у нас точно будут проблемы, посему будем брать кровь из пальца… Эта мысль меня насмешила, но девки не оценили моё поведение, смотрели с укором. Я вытерла брызнувшие слёзы, притворившись, что плачу по ритуалу, и Прошка решила меня подбодрить:
— Ох, да не волнуйся, голубонька! Не обидит тебя, чай, муж! Ты уж его ублажи, не буянь, как привыкла!
— Ублажу, не сомневайся, — сдавленно хрюкнула я, старательно маскируя смешок под всхлип, пока горнишная крепила на моей голове рогатую шапочку с подвесками и жемчужными нитями, которые красиво разложили по плечам и груди.
С песнями и чуть ни с плясками меня вывели обратно к гостям, покружили по трапезной, обвели вокруг стола и вручили мужу. Стоян взял меня за руки, и я увидела на его лице румянец. Ну чисто тургеневская барышня! Волнуется! Успокаивать придётся… Может, ещё и откачивать…
А кушать-то хочется! И секса хочется! И выпить… И вообще, свадьба слишком затянулась, пора опробовать брачное ложе!
Но сначала нам пришлось обойти ещё раз стол, уже вместе, пока все гости развлекались тем, что швыряли в нас зерно горстями, снова пели непристойные частушки, желали молодому князю мужской силы и множество детишек, в идеале, штук десять…
Потом нас отвели в дальнюю комнату, больше похожую на сарай. Нет, серьёзно? Холодный сараюшко, где по углам были понатыканы пыльные мешки с ларями, без окон, без печки. Только кровать высокая, накрытая соболиными мехами, да свечка одинокая в плошке на сундуке. Там же и нехитрая снедь — хлеб, сыр, масло, куски мяса, кувшин и два кубка… Голодными не останемся. Только вот интересно — девки нас оставят когда-нибудь или свечку держать будут и советами помогать?
Я шикнула на Прошку:
— Ну, идите уже, а?
— Чекай, чекай…
Она самолично проверила подушки, покрывала, поправила свечку, ещё раз вернулась к подушкам, потом зашептала:
