Денег не было.
Я искал работу, временами находил заказы то там, то здесь – но хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду и не ходить в рванье.
Денег не было.
Я взламывал за гроши ключи к игрушкам, не гнушался и мелкого хакерства – только мелкого, ибо для крупного, опять же, рылом не вышел. Но код-слова все-таки играли свою роль, и мы худо-бедно перебивались.
Но денег по-прежнему не было.
И тогда я плюнул на все, и пошел вскрывать сейфы. Код-словом один-один.
Недаром говорят: гениальное в простом. Тут я бы сказал: тупо до гениальности. Я просто забыл пароль от какого-то древнего аккаунта, мучился долго и, признавая победу компьютера над собой (точнее, не победу, а ничью, чтобы я да признал чужую победу? Никогда!) в сердцах произнес: «Один-один». И тут же получил на почту: «Вы поменяли пароль. Если это не вы»… Бла-бла-бла. Ввел, еще не веря, 1-1 и вошел.
Что таким же манером можно менять код в компьютере сейфового замка, я додумался не сразу. Но нужда заставит – и не до такого додумаешься. В то время код-ворд-защита еще не была на должном уровне, поэтому никто просто не сообразил, что такой человек как я может представлять угрозу для вместилищ чужих финансов. Или драгоценностей. Но вскрыть сейф – половина дела, причем вторая. А чтобы осуществлять первую, пришлось искать компаньонов.
И я их нашел, фигли нам, кабанам. И деньги в нашей молодой семье появились. Марина не спрашивала, откуда они. Догадывалась, конечно. Но молчала. Только хмурилась, как всегда.
А однажды я глупо попался. Все когда-то попадаются. Ничего интересного, даже не буду рассказывать. И вот итог: тринадцать лет секвестирования.
… Игоря я впервые увидел сквозь «решетку». Причем издалека. Временное лишение родительских прав никто не отменял.
* * *
1
Мой сын смотрел на меня с таким выражением, что я почувствовал: ограничение свободы это фигня. Тут в пору заработать ограничение жизнедеятельности. Схлопотать анабиоз во всей красе, мать его. Что ж, Игорь вправе сердиться: я не видел его несколько месяцев. Да и последние пять лет вижу только в каникулы.
– Здравствуй, папа, – произнес мой сын.
Нет, он не сердился. Хуже. Меня словно обдало холодным ветром.
– Здравствуй, сынок, – ответил я и замолчал. А я не знал, что говорить. Надо было начать разговор об этих его код-словах, но мне казалось это таким нелепым, что я не мог решить, как подступиться к проблеме.
– Ты ведь торопишься, да? – спросил мой ледяной мальчик.
– Игорь, – серьезно начал я. – Скажи, пожалуйста, зачем ты сказал этой девочке «лед»?
Черт, черт! Я не видел сына полгода! Мне хотелось обнять его, растормошить, спросить, как дела, есть ли у него друзья, о чем он мечтает… Но время, гребаное время! Ему на занятия, а мне – принимать пищу. Иначе «решетка» мне устроит.
Игорь поднял на меня взгляд, и я увидел в его синих-синих, как у Марины, глазах удивление. Но только на секунду.
– Я не говорил «лед», – ровным голосом произнес мой двенадцатилетний отпрыск. – Я сказал «остынь до сердца».
Я вздрогнул.
– Как… почему «до сердца?» – пробормотал я.
– Потому что если бы я сказал «остынь» без определения границ, с вероятностью шестьдесят процентов команда могла быть воспринята ее организмом как абсолютная. А мне не хочется, чтобы Лада умерла. Мне с ней интересно.
Вот это вот «мне с ней интересно» он сказал так, что меня обдало, на сей раз, могильным холодом.
– Сынок, а почему ты приказал ей остынуть? – выговорил я, промокая пот со лба.
– Я не приказывал, – возразил Игорь. – Я попросил.
– Но ведь…
Я замолчал, в замешательстве. Трудно объяснить двенадцатилетнему пацану, что код-слово – довольно примитивная программа. И она не улавливает эмоциональных оттенков. Дал команду – дал приказ.
– И как по-твоему: эта девочка… Лада, выполнила твою просьбу?
– Да. Все хорошо. Мы друзья.
– А вот директор говорит что… Ее родители… Словом, что ты нанес ей вред.
– Он ошибается!
На этот раз сын реагировал более бурно. Даже мимика появилась.
– Теперь все хорошо. Для нее же самой хорошо! Она перестала смотреть на меня глазами голодного теленка.
– Кого?!
Что за чертовщина происходит? Какие телята на Цирцее-2? Да и на нашей старушке-Земле просто так не встретишь телят, тем более – голодных! Где он этого набрался? Словно прочитав мои мысли, сын пожал плечами и пояснил:
– Мама так говорила. А что?
Вот тут уже я сам «похолодел до сердца». И не стал уточнять, про кого ему в таком ключе рассказывала мама.
* * *
0
Я «сидел» – вернее, подвергался вынужденному ограничению свободы, Марину видел только изредка, поскольку она почти всегда была с малышом. На нянек я ведь ей не заработал – все потерял. Она стоически терпела, я помогал как мог. Работать и зарабатывать не запрещалось. Запрещалось развлекаться и… своевольничать. Добропорядочный гражданин из меня вышел хоть куда. Но однажды она сказала мне:
– Уйди. Я так не могу больше.
– Почему? – вздрогнул я.
Хотя, признаю, вопрос был тупой. Умнее было бы уточнить, чего именно она не может.
– Ты смотришь на меня глазами голодного теленка. И я чувствую себя виноватой. Во всем. И в том что не могу быть с тобой, и в том что ты из-за меня…
– Не из-за тебя! – начал было возражать я, но она перебила:
– Из-за меня, из-за меня. Чтобы у нас с Игорем все было. В результате, у нас все равно ничего нет, а ты мотаешь срок. Прекрасно.
– Ну зачем такие выражения. Это стереотипы. Я же здесь, с вами…
– Здесь, с нами, – повторила Марина. – Но ты как неживой. Как выжатый. Ты… как будто… Словно кто-то из нас умер, Дима, ты или я – не знаю. Я прошу тебя: уйди. Так будет лучше.
И я ушел. Далеко улететь я не мог, пришлось оставаться на Земле. Просто поменял город, это не запрещалось. Можно было даже сменить страну, но мне не хотелось быть так далеко от них. И напрасно. Потому что через пару лет они все равно перебрались на Цирцею. Игоря определили в школу-пансион, а Марина устроилась на хладокомбинат. Делала мороженое. Продавщица льда.
* * *
1
Закаты на Цирцее-2 гораздо приятнее: небо темно-синее, а звезда нежно-алая. Впрочем, закат такая штука: он прекрасен везде и всегда. Вот только печален, зараза.
Я ждал Марину на диком пляже, стоя босыми ступнями на песке. Песок мягкий, но удивительно упругий. Снимает усталость, накопленную за день, но в него не проваливаешься. Искусственный, конечно. Но сделан удачно, надо отдать справедливость.
