В один из вечеров, когда Ирина возвратилась со скучнейшего приёма в аристократическом доме Парижа, куда её когда-то ввёл первый муж, Мишель перехватила её в холле у лифта. Вид у неё был очень встревоженный.
– Мадам, это, возможно, не моё дело, но хочу предупредить, что приходили два полицейских, спрашивали вас.
– Чего они хотели?
– Не сказали. Спросили, когда вы бываете дома. Я ответила: когда как. Они обещали придти завтра.
– Как они назвали меня?
– Ирэн де Бюсси.
Ирина насторожилась:
– Ты уверена?
– Да, они повторили несколько раз, что им нужна мадам де Бюсси. Я правильно сделала, что предупредила вас?
– Спасибо, Мишель. Очень правильно. Я уеду на несколько дней, присмотри за квартирой.
– Конечно, мадам. Если они снова придут, что сказать?
– Что я уехала. Куда, ты не знаешь.
Де Бюссе. Это было очень опасно. Полиция не могла знать этого имени. И всё-таки знала. Откуда? Но думать об этом было некогда.
Ирина поднялась в студию, поспешно собрала в спортивную сумку самое необходимое, документы, деньги и лэптоп, по которому она всегда смотрела новости из России, и спустилась в гараж. Но машину решила не брать. Она тоже была оформлена на де Бюсси. Случайно остановит дорожная полиция, и это может плохо кончиться. В её памяти были еще слишком свежи воспоминания об аресте в Риме, унизительные подробности экстрадиции и гнетущее ощущение безнадежности, которое она испытала в СИЗО "Лефортово". Будто попала в шестерни бездушной машины, перемалывающей людей, как дрова. Ей очень повезло встретить трогательного Сержа, который помог ей вырваться из этой машины. Странно, что он исчез сразу после суда. Она была бы искренне рада его увидеть, его самоотверженность заслуживала награды. Пыталась ему позвонить, его мобильник не ответил. Послала ему два письма по электронной почте, адрес которой он дал ей в Лефортово, они остались без ответа. Ирина понимала, что в эту страшную машину попала сама, недооценила опасность. Больше такой ошибки она не повторит.
На Елисейских полях она остановила такси и велела ехать в селение в тридцати километрах от Парижа, где у неё был знакомый фермер-винодел, у которого она останавливалась, когда хотела отдохнуть от города. Возле уличного таксофона попросила тормознуть и набрала номер адвоката Захарова.
В Париже было около десяти вечера, в Москве полночь. Но адвокат не выразил никакого неудовольствия неурочным звонком.
– Очень хорошо, что вы позвонили, – сказал он. – Есть важные новости.
– Какие?
– Не по телефону. Нужно встретиться. Я смогу прилететь в Париж завтра вечерним рейсом.
– Вы прилетите в Париж? – поразилась Ирина. – Это так серьезно?
– Боюсь, что да. Как мне вас найти?
– Я встречу вас в аэропорту.
– Будьте внимательны, – попросил адвокат. – Будет крайне досадно, если мы разминёмся.
– Не разминёмся, – заверила его Ирина.
Всю дорогу до фермы она пыталась понять, что всё это значит. Чтобы адвокат Захаров, у которого каждый день расписан до минуты, бросил все дела и прилетел в Париж встретиться с нею – для этого должно было произойти что-то чрезвычайное. Что же случилось в Москве, в этом холодном опасном городе? Какая цепочка событий привела к тому, к чему привела?
У неё появилось ощущение, что и Париж стал опасен. Она сидела, вжавшись в угол такси и напрягаясь, когда по пути попадались машины полиции. И только в гостевом доме, который фермер сдавал знакомым, успокоилась. Никто не знает, где она. Она исчезла, её нет. Здесь она в безопасности.
III
Первым, кто понял, что в деле Ирины Керженцевой происходит что-то не то, был красногорский следователь Молчанов. Второй месяц он ездил в СИЗО "Лефортово" и допрашивал Лежнёва. Тот был откровенным и ничего не скрывал. Протоколы допросов наполнялись подробностями, которые могли убедить любой состав присяжных в обоснованности обвинения. В деле появилась судебная перспектива. Не беда, что Ирина Керженцева не арестована, она будет осуждена заочно, что успешно практиковалось последние годы. Главное, что решение Верховного суда выполнено, дело доследовано и доведено до логического завершения. О ходе допросов Молчанов регулярно информировал прокурора, тот воспринимал доклады благожелательно и даже с некоторым воодушевлением. Успешное завершение этого дела, которое началось с позорного провала обвинения, реабилитировало красногорскую прокуратуру в глазах начальства. За этим могли последовать карьерные изменения и для прокурора, и для молодого следователя.
И вдруг, когда всё шло к завершению, поступило распоряжение сверху: передать дело в Следственный комитет. Молчанов почувствовал себя ограбленным, у него отнимали его тяжело выстраданный успех. Прокурор тоже был недоволен решением, но прореагировал сдержанней: имеют право, на то они и начальство. Он высказал осторожное предположение, что кто-то там, наверху, увидел в деле Ирины Керженцевой возможность укрепить своё положение и продвинуться по службе. Не исключено, что это следствие ведомственной борьбы, которая как началась с решения выделить Следственный комитет из Генпрокуратуры, так и не прекращалась, иногда выплескиваясь в СМИ, но больше проходила невидимо для посторонних, под ковром. Так было на самых верхах, внизу же прокуратура и следователи работали как и раньше, согласовывая свои действия.
Молчанов выполнил приказ, отослал с курьером все материалы дела в Следственный комитет в Техническом переулке, но с обидой не смирился. Голос его срывался от возмущения, когда он рассказывал о решении начальства Панкратову, который регулярно звонил, интересуясь ходом расследования. Панкратова сообщение Молчанова очень заинтересовало. Он приехал в Красногорск и подробно расспросил следователя о том, как всё происходило: в какой форме поступил приказ, кто его подписал. Подумав, согласился с предположением прокурора о том, что это может быть результатом борьбы между Генпрокуратурой и Следственным комитетом, но чувствовалось, что это объяснение его не устроило.
– Кому передано дело? – спросил он.
– Полковнику юстиции Маркову, – ответил Молчанов. – Знаете его?
– Когда-то знал. Но тогда он еще не был полковником.
– Что он за человек?
– Исполнитель. Ничего никогда не делает по собственной инициативе, только по приказу начальства. Он продолжает допросы Лежнёва?
– Откуда я знаю? Дело у нас забрали. Продолжает. А что ему остаётся? Михаил Юрьевич, что за блядство у нас творится? Если с людьми обращаться как с пешками, они и будут пешками. Чего от них ждать?
– Это смотря какие люди. Некоторым удобно быть пешками. Другим не очень. Других всегда мало. Но ими движется жизнь. Банальность, конечно. Но ничего другого сказать не могу. Потому что не знаю.
– А кто знает? – запальчиво спросил Молчанов.
