★
Соседняя Венгрия представляет собой другой пример того, как государственный социализм формировал сексуальную мораль. Венгерский социолог Юдит Такач изучила интимную жизнь своих соотечественниц до 1989 г. и утверждает, что та процветала, несмотря на репрессивный режим. В 2014 г. Такач предположила: хотя венгры испытывали дефицит частного пространства из-за нехватки жилплощади и в общественной жизни подвергались постоянной слежке, «они, судя по всему, сумели гармонизировать ограничения социалистического строя и собственное стремление к удовлетворяющим отношениям с партнерами другого и (или) того же гендера». Иными словами, как и в Восточной Германии и Советском Союзе, в Венгрии имел место заметный разрыв между частной жизнью и публичной сферой, но экономическая независимость женщин способствовала тому, что сексом делились, а не торговали.
Более того, хотя венгры так и не смогли пересмотреть традиционные гендерные роли и патриархальность этой страны была усилена пронаталистской семейной политикой, молодые граждане разделяют с молодежью Восточной Германии тренд к коммерциализации сексуальности. Социологическое исследование в начале 1970-х гг. изучило отношение к сексу 250 студентов и рабочих от 18 до 24 лет. Молодые венгры читали восемь рассказов о формах сексуального поведения, считавшихся типичными для их страны, и ранжировали их согласно симпатии или антипатии к действующим лицам. Героями этих рассказов были: (1) девственница, желающая повременить с началом половой жизни до брака; (2) «полудевственница», которая развлекается с мужчинами, но не допускает коитуса; (3) мать-одиночка, брошенная сексуальным партнером, от которого забеременела; (4) проститутка, находящая мужчин в барах и занимающаяся сексом за деньги; (5) холостяк-«сердцеед», стремящийся уложить в постель как можно больше женщин; (6) гей, имеющий тайные отношения с мужчинами; (7) мужчина, удовлетворяющий сексуальные потребности регулярной мастурбацией; и (8) парочка влюбленных, вступивших в половые отношения до брака.
Симпатии преобладающего большинства опрошенных студентов достались не связанной узами брака, но любящей паре (хотя женщины-работницы чуть выше поставили мать-одиночку). Большинство опрошенных студентов назвали наименее привлекательным персонажем проститутку. Она вызвала наибольшее отвращение как у студентов мужского и женского пола, так и у работниц; только мужчины-рабочие поставили гея еще ниже ее. Внизу списка оказались также «сердцеед», «полудевственница» (динамщица) и хронический «самоудовлетворитель». Девственница расположилась примерно посередине. В свете сексуально-экономической теории особенно примечательны объяснения респондентами своего отвращения к героине-проститутке. Опрошенные полагали, что у проститутки нет обоснованной причины продавать свои прелести, поскольку социалистическое государство удовлетворяет ее основные потребности. Они также считали «равнодушный секс» вредным для ее личности. Что любопытно, студенты и студентки больше симпатизировали мужчине-гею, а студентки даже поставили «сердцееда» ниже гея, – это свидетельствует о том, что отвращение к промискуитету (как мужскому, так и женскому) в начале 1970-х гг. было сильнее гомофобии. Сексуальность в социалистической Венгрии (по крайней мере, в этой группе мужчин и женщин 18−24 лет) идеализировала отношения влюбленных, основанные на взаимной страсти, что, по убеждению Коллонтай, должно было случиться, когда рыночные стимулы «продажи ласк» будут уничтожены.
Отношение этих студентов к браку, проституции и одинокому материнству подтверждается результатами более широкого опроса общественного мнения первой волны Всемирного обзора ценностей (1981−1984). Например, на вопрос, является ли брак «устаревшим», 16 % венгров и только 8 % американцев ответили утвердительно. В том же исследовании ученые спрашивали респондентов в Венгрии и в Соединенных Штатах: «Если женщина хочет иметь ребенка, будучи матерью-одиночкой, но не желает постоянных отношений с мужчиной, вы это одобряете или не одобряете?» Лишь 8 % венгров ответили «не одобряю», в сравнении с 56 % американцев, продемонстрировав намного более либеральное отношение к одинокому материнству и независимости женщины в социалистическом государстве. Более того, 63 % американцев и целых 80 % опрошенных венгров считали, что проституция «не имеет никаких оправданий». Еще больший разрыв наблюдается в ответе на этот вопрос с разбивкой по гендеру: только 55 % американских, но 76 % венгерских мужчин считали проституцию «непростительной». Возможно, венгры были сильнее настроены против проституции, потому что выросли в обществе, стремящемся отделить секс и влюбленность от экономического обмена
[134].
★
Ситуация в католической Польше позволяет нам углубить понимание роли религии в формировании сексуального поведения человека. Из-за влияния церкви поляки почти не оспаривали традиционные гендерные роли, и сексологи эпохи социализма были склонны не только не подрывать, но укреплять досоциалистические идеалы маскулинности и феминности (в отличие от Восточной Германии). Однако женщины были полностью вовлечены в рабочую силу, а стараниями государственной женской организации Польши аборты остались разрешенными после 1956 г., и польское юношество получало сексуальное образование в школах с 1969 г. (хотя и до этого в стране выходили печатные издания на эту тему). Несмотря на относительную независимость, обязанности по дому оборачивались двойным бременем, которое ни мужчины-партнеры, ни коммунистическая партия почти не облегчили. Кроме того, женщины зарабатывали существенно меньше мужчин и имели меньше возможностей карьерного роста, из-за чего были более зависимы, чем в других социалистических странах. «Тем не менее, – пишет польский антрополог Агнешка Косьцяньская, – возможность зарабатывать, наряду с социальными связями и профессиональной жизнью, давала женщинам независимость и самостоятельность в отношениях с мужчинами, и многие семьи пытались освоить эту новую модель гендерных отношений»
[135].
Вследствие новых вызовов традиционному польскому идеалу гетеросексуальных отношений социалистическое государство выделило средства на научное исследование интимной жизни. Ученые-сексологи опирались на работы французского теоретика Мишеля Фуко, исследовавшего, как официальная медицина влияет на индивидуальное субъективное восприятие здоровья и болезни. Например, на отношение к сексу очень сильно воздействуют религиозные ценности и социальные нормы, но наше представление о том, является ли собственная сексуальность здоровой, «хорошей», определяется и тем, что врачи и психологи считают «нормальным» и «ненормальным». Скажем, молодой гей, выросший в культуре, где врачи рассматривают гомосексуальность как болезнь, будет воспринимать свою сексуальность не так, как молодой мужчина, воспитанный в обществе, где врачи считают гомосексуальность чем-то нормальным и здоровым. Аналогично представления медиков и психологов о том, что есть хороший секс для мужчин и женщин, влияют на то, как люди оценивают качество собственной половой жизни. Если специалисты называют «ненормальным» то, что женщина не получает удовольствия в гетеросексуальных отношениях, женщины могут активнее добиваться удовлетворения своих потребностей, опираясь на авторитетные мнения представителей медицинских кругов.
