Минуту подумав, лорд Чарльз сказал:
— Нет, тебе нельзя не прийти.
— Почему?
— Ну, во-первых, мой брат подумает, что ты его избегаешь. А во-вторых, Бишоффхейм может что-нибудь заподозрить.
— Разве граф пригласил и мсье Бишоффхейма? — удивилась Ева.
— Да, перед уходом — я сам слышал. В конце концов, вряд ли банкира единственного из всех могли не пригласить.
— Да… конечно, — согласилась девушка.
— У графа дом у Булонского леса, поэтому я заеду за тобой без четверти восемь. Мы не ужинаем до половины девятого.
Лорд Чарльз говорил довольно хмуро, и Ева поняла: он расстроен, что брату сказали о его «помолвке».
Дальше они ехали в молчании, пока лорд Чарльз не проворчал:
— Чертов банкир! Нам совсем ни к чему этот ужин, но придется играть дальше: ведь чек-то он мне пока не дал.
— Неужели мсье Бишоффхейм и теперь может отказаться заплатить вам? — испуганно спросила девушка.
— Бишоффхейм настолько богат, что сам себе закон, — изрек лорд Чарльз. — И как ты уже убедилась, мы не можем доверять ему. Поэтому, ради Бога, не делай никаких ошибок!
— Я… постараюсь, — нервно ответила Ева.
Для ужина девушка выбрала одно из платьев матери, над которым тоже поработала Жози.
Впрочем, оно и до этого выглядело более изысканно, чем собственные платья Евы.
Сшитое из мягкого шифона очень бледного оттенка пармской фиалки, простое по фасону, оно отличалось той эффектностью, которой не было у платьев Евы.
Надев его, девушка подумала, что такое платье могло бы принадлежать Леониде Лебланк.
Не хватало лишь аметистового колье и серег, но вряд ли они у Евы когда-нибудь появятся.
При этой мысли девушка засмеялась. Ну и что, что у нее нет драгоценностей. Зато у нее есть свой собственный уютный домик и будут деньги, чтобы жить в нем еще долго-долго.
Среди материнских вещей Ева отыскала бархатную ленту того же цвета, что и платье, и, уложив в локоны свои длинные волосы, завязала ее бантом на затылке.
Посмотревшись в зеркало, девушка подумала, что добилась стиля, который Жози создавала для мадам Лебланк.
К платью нашелся еще и палантин из того же бархата, что и лента. Ева набросила его на плечи и, дождавшись лорда Чарльза, села в его экипаж.
— Ты выглядишь прелестно! — воскликнул англичанин, когда лошади тронулись. — Могу предсказать, что сегодня вечером все мужчины будут ухаживать за тобой, кроме моего брата!
— Думаете, он… не одобрит меня? — спросила Ева.
— Уверен, что не одобрит, — ответил лорд Чарльз. — Я видел, какое у него стало лицо, когда Бишоффхейм сказал о помолвке. Нет, ничего хорошего нам от него ждать не приходится.
Он говорил таким обеспокоенным тоном, что девушка прошептала:
— Мне… мне жаль.
Но лорд Чарльз засмеялся:
— Все будет в порядке. Как только Бишоффхейм заплатит мне, я расскажу Уоррену правду и заставлю его признать, что я сделал единственно возможный шаг при данных обстоятельствах.
Однако Ева не разделяла его уверенности. В герцоге было что-то властное, а таких людей трудно к чему-либо принудить.
Но девушка промолчала, и лорд Чарльз заметил, словно про себя:
— Ничего другого нам не остается. Они ехали в том же экипаже, что и днем.
Но Ева заметила, что кучер другой, и поняла, что не ошиблась, когда предположила, что эта коляска взята напрокат из платной конюшни.
Они подъехали к Енисейским полям. Перед самым Булонским лесом лошади свернули на маленькую аллею, ведущую к красивому особняку.
Леди Хиллингтон много рассказывала дочери о замке графа в деревне, где жила девочкой, но Ева не помнила, чтобы мать упоминала дом в Париже.
Впрочем, в данную минуту девушку больше интересовал сам граф, чем его собственность.
Хозяин ждал их в большой гостиной с окнами, выходящими в сад с другой стороны дома. И сама эта гостиная, и холл, через который их провели, были обставлены очень красиво и в истинно французском стиле.
Граф в щегольском фраке, который немного отличался от тех, что носили герцог и лорд Чарльз, протянул Еве — Рад приветствовать вас здесь, мадемуазель, — сказал он. — И я искренне восхищен вашим женихом за его знание лошадей, хотя никто не осведомлен в этом вопросе лучше, чем ваш будущий деверь.
Пока ее дядя говорил эти комплименты, герцог хмурился, и в его глазах, смотрящих на Еву, не было даже намека на восхищение.
— Мне очень повезло сегодня, — продолжал граф, — видеть у себя в гостях еще одного знатока лошадей, которого, я думаю, все вы знаете.
В этот момент в комнату вошел новый гость: импозантный мужчина средних лет, очень властного вида.
Девушка не удивилась, когда его представили как маркиза де Суассона.
Маркиз явно был в дружеских отношениях с герцогом.
— Поздравляю, Жак! — сказал последний. — Слышал, две ваши лошади пришли первыми на прошлой неделе, и я подозреваю, что вы уже подумываете выиграть Золотой кубок в Эскоте.
Маркиз засмеялся:
— Смею ли я метить так высоко?
— А почему нет? — улыбнулся герцог. — У вас очень неплохие шансы!
— Раз так, я непременно попробую, — ответил маркиз.
Он пожал руку лорду Чарльзу и мсье Бишоффхейму, после чего граф сказал:
— А теперь, мадемуазель Бенард, я должен представить вам одного из наших самых влиятельных «покровителей скачек»— маркиза де Суассона!
Ева сделала реверанс и, когда маркиз протянул руку, вложила в нее свои пальчики. При этом девушке показалось, что француз удивлен ее видом.
За столом Еву посадили справа от графа.
С другой стороны от нее сел маркиз.
К ее досаде, поскольку девушке хотелось послушать, что говорит ее дядя, маркиз делал все возможное, чтобы завладеть ее вниманием.
Он говорил Еве комплименты и смотрел на нее с дерзкой бесцеремонностью.
Граф рассказывал герцогу что-то смешное.
В этот момент маркиз спросил тихо, чтобы только Ева услышала:
— С кем вы пришли и когда я смогу увидеть вас снова?
Девушка изумленно посмотрела на него и промолчала.
— Полагаю, вы пришли с Бишоффхеймом! — продолжал маркиз. — Он обожает юных красоток!
И тут Ева поняла, что за столом нет других женщин.
Так вот почему у маркиза создалось совершенно неверное представление о ней.
Возможно, де Суассон подумал, что она актриса — как, например, Пеонида Лебланк, которая способна бросить вызов условностям, потому что не является леди в полном смысле этого слова.
