Не знаю, черт побери, почему меня задело это ТАК сильно. Возможно, потому, что я узнала об этом за общим столом, а не наедине и не первая. Потому что меня не предупредили, не спросили, а, проклятье, поставили перед фактом! И хуже всего, что мою растерянность видела эта стерва Анжела, что весь ужин то и дело пыталась задеть. Укусить. Уколоть! Дрянь, которая уничтожила мое платье!
Бесит!
– Я сам узнал только перед ужином, – отвечает Илья, шипя в тон. – Отец попросил помочь с работой, я просто не успел тебя предупредить.
– Твоя мать сказала, что ты знал об этом еще вчера! – топаю ногой, откидывая подол платья, непозволительно сильно оголяя ногу. – Ты мне соврал! Я ведь спрашивала тебя перед ужином, все ли по плану, Сокольский! – незаметно перехожу на крик.
– Потому что если бы я тебе сказал, то ты бы закатила истерику, – делают шаг в мою сторону. – Вот примерно ее сейчас ты мне и устроила, – смотрит зло мужчина.
Ветер здесь, на воде, ужасно сильно завывает. С моря летят соленые капли, а длинный подол красного платья раздувается и так парусит, что приходится его придерживать, чтобы, не дай бог, не показать этому негодяю новенький комплект кружевного нижнего белья, что на его же деньги и куплен.
А ведь его взгляд, прожигающий, волнующий, уже пошел блуждать по лицу, грудь стала вздыматься тяжелее, а венки на висках пугающе выступили.
– Так что заканчивай тут ломать обиды и вернись к столу, Настя...
– Обиды?! Ты меня дурой выставил! И перед родителями и перед этой своей… Анжелой! – имя девушки получается практически как плевок, и для него это не остается незамеченным.
– А ты меня со своей историей знакомства? Выставила перед родителями прям ангелом! – рычит Илья, упирая руки в бока.
– Именно, что ангелом! – возмущенно восклицаю, так как замахнулся на святое. – Уверена, ты бы со своим скудным умом и фантазией, как у букашки, до такого бы в жизни не додумался!
– Не додумался! – грозно басит мужчина, нагоняя благоговейный страх. – Потому что я тебе не хлюпик амурный, ясно? Бегать с букетами, занимаясь самопожертвованием! Сказок пересмотрела или книжек перечитала, Загорская? – наступает на меня Илья, шаг за шагом приближаясь и заставляя меня отступать до тех пор, пока поясница не упирается в деревянные перила. – Ты просто девочка-беда! – говорит жестко, с размаху. – Огромная проблема на мою голову!
– Да если бы не я, твоя голова уже взорвалась бы от того количества работы, что пришлось бы делать самому! – парирую с ходу.
– А я и не про работу говорю, Настя, – замирает прямо напротив меня мужчина. Медленно, словно растягивая момент, укладывает руки на перила по бокам от меня, захватывая в кольцо. Еще один его шаг, и я смотрю снизу вверх, не в силах вздохнуть полной грудью. Взгляд глаза в глаза. Его черный, в котором плещется сама тьма и порок, и мой испуганно-обиженный, изумрудный. Такая близость заставляет сердце нестись быстрее, только уже не от обиды. Я слишком отчетливо чувствую его всего и слишком сильно окутана его запахом. Запахом мужчины и желания, что, кажется, уже проникает под кожу и впитывается в кровь с каждым нашим вздохом.
– Ты вредная и упрямая, – говорит Илья уже тише.
– Ах да? А ты просто гад, Сокольский! – отвечаю возмущенно, перекрикивая шум волн и приглаживая ладонью разметавшиеся волосы.
– Истеричка!
– Дурак!
– Дура!
– А ты чёртов перфекционист! Больной на голову любитель порядка и бесчувственный...
Но договорить мне не дают, он просто берет и… целует.
Нагло целует!
Один шаг. Одно движение. Сгребает в охапку, как какую-то безвольную куклу, маленькую игрушку, и, сжимая ладонью затылок, впивается своими губами в мои, до боли зажимая меня между своим поистине гранитным телом и несчастной деревяшкой, которая, кажется, хрустит под его напором.
Я задерживаю дыхание и боюсь даже пошевелиться.
Секунда.
Две.
Мои руки, упирающиеся в его грудь там, где бешено несется сердце, мозг, вопящий от удивления – они все еще пытаются протестовать. Но когда с рычанием, остервенением и злостью горячий язык Ильи проникает в мой рот, захватывая полную власть – все аргументы моего тела заканчиваются и разум уходит в нокаут, когда я стремительно тону в ощущениях. Нежность на грани с грубостью. Я чувствую его вкус на своих губах, я чувствую мягкость этих всегда сжатых в жесткую линию губ, и по телу пробегает жар, собираясь в низу живота.
Его язык действует чертовски умело, а руки бескомпромиссно.
Одна ладонь, грубая, большая, спускаясь с талии, забирается в вырез платья и путешествует по моей ноге, бедру, поглаживая, задирая ткань и устраиваясь на попе, заставляя закинуть ногу на его бедро, а вторая все сильней сжимается на затылке по мере того, как мое предатель-тело начинает отвечать на его ласки.
Я ненормальная. Я точно больная на голову, но не могу найти в себе силы оттолкнуть. Словно только этого я так долго и ждала! Словно умру, если не прижмусь еще ближе.
И я прижимаюсь.
Обвиваю Сокольского за шею и запускаю ладошку в темную, удивительно мягкую шевелюру. Прильнув к нему всем телом, что начинает ныть от нехватки ласк. В легких огонь, и нам катастрофически не хватает воздуха, но сердце остановится, если я оторвусь хоть на секунду.
Я не знаю, сколько длится наш безумный, дерзкий поцелуй, но когда спустя целую вечность Илья с тяжелым вздохом отстраняется и утыкается губами в мой лоб, успокаивая дыхание, я отчетливо чувствую его желание. А еще совершенно точно сгораю от своего. Попутно ненавидя себя за слабость и коря за то, что ответила.
– Настя… – говорит наконец Илья. Голос хрипит непозволительно сильно, но я машу головой и отталкиваю его от себя, выбираясь из захвата.
– Пусти, – бросаю, хотя, собственно, Сокольский и не держит. – То, что произошло сейчас… – хотела сказать “неправильно”, да слова пропали, когда оглядываясь, отступив на пару шагов, вижу его… таким. Ужасно сексуальным и возбужденным. Об этом говорит все! Это я что ли такое с ним сотворила? Растрепала всегда идеальную укладку, размазала по его губам свою персиковую помаду, смяла на груди рубашку. И взгляд… полный отчаянного желания. Обещающий воплощение самых греховных и смелых желаний. Нет, это не я. Я не могла так его завести! Я же просто Загорская. Просто Настя...
– Сбежишь? – усмехается Илья, оттирая подушечкой пальца мою помаду со своих губ, что еще мгновение назад так неистово целовали. – Как предсказуемо… Настя, – на моем имени его голос дрожит, а вместе с ним и все внутри меня трепещет от неудовлетворенности.
Нет. Нельзя, Настя, нельзя! Наиграется и бросит. А я не готова к отношениям на неделю.
– В следующую субботу я хочу оказаться дома, – сжимаю кулачки, собирая в них и всю свою силу воли. – Семь дней. Мы вернемся, и я уволюсь. Хватит с меня этого спектакля! – бросаю, хотелось бы раздраженно, но выходит скупо и скудно на эмоции. А затем разворачиваюсь и иду вон под, не сомневаюсь, его пристальным и раздевающим взглядом.
