Люблю.
Это слово всплывает в голове слишком неожиданно. Такая мысль на пьяную голову прошибает на холодный пот, стоит только подумать, чем еще один эпизод с любовью закончится в моей жизни.
Подрываюсь с пола и, подхватив с кровати подушку и плед, ухожу на маленькую и тесную софу.
Нельзя, Сокольский, нельзя.
Не сейчас. Сначала нужно самому понять, что я готов ей предложить дальше? А уже потом кидаться с поцелуями и признаниями.
Какой бы уверенной в себе она не была, эту хрупкую девочку можно сломать одним неверным словом.
А я этого ни в коем случае не хочу.
Глава 26. Настя
Я слышала ночью, как он пришел.
Я не спала, когда его руки заботливо укрыли меня теплым одеялом, и, кажется, не дышала, когда Илья коснулся моих волос. Легко, совсем невесомо, не будь я эмоционально “оголена”, как провод, и не заметила бы. Но сейчас тело остро реагирует на каждое его движение, вздох и взгляд.
Сокольский присаживается у кровати, а у меня дыхание перехватывает и даже не от страха, а от понимания, что медленно, но верно я начинаю пропадать. В нем. И как бы я не злилась на него и не упрекала его, глупо и дальше гнать от себя очевидное. Но нельзя. Совершенно точно нельзя допустить его в свое сердце. Потом будет больно.
Поэтому я лежала и боялась даже пошевелиться, чтобы не выдать себя. Потому что он пьян. Очень. А я не смогу остановиться – перешагни мы эту грань.
А это бы случилось, подай я признаки жизни. Уверена.
Поэтому я просто лежала, зажмурив глаза и стараясь ровно дышать, пока он не ушел. С подушкой и пледом на маленький диванчик.
А хотелось вернуть. Пожалеть. Сказать, что там он не выспится, но лучше так. Лучше держать дистанцию. Она нам обоим сейчас очень необходима.
А утром начался новый день и отнюдь не безоблачный.
За завтраком Эмма огорошила новостью, что Анжела и Лукреция на эту неделю останутся “у нас”. Радости не высказал никто, но и кривиться воспитание не позволило.
И как-то незаметно после вечера воскресенья и поцелуя, который до сих пор не выходил из головы, жизнь понеслась с бешеной скоростью. Ну, или я начала относиться чуть проще ко всем “выпадам” женщин этого дома. И как следствие – на четвертый день своего пребывания здесь я уже ко многим вещам привыкла. Например, терпеливо сносила едкие замечания и колкие взгляды в свою сторону от Эммы. Терпеливо относилась к присутствию под боком бывшей любовницы Сокольского и просто не обращала внимания, что мной крутят, как куклой. Как экспонатом на выставке. Даже после целого дня наедине с “любимой” свекровью, который проходил исключительно в таком духе:
– Настя, надо в магазин!
– Хорошо, Эмма Константиновна, идем.
– Настя, надо съездить туда.
– Как скажете, Эмма Константиновна!
– Настя, надо съездить сюда.
И еще десятки и тысячи: Настя, Настя, Настя, Настя…
Вечером было состояние: а-а-а-а-а-а!
Сокольский после случившегося на причале почти весь понедельник проводит с отцом в офисе. Спрятался? Сбежал? Или и правда, работа? Не знаю, но я снова выстроила между нами стену, которая в последние дни чуть пошатнулась. Кирпичик за кирпичиком отгородила его от себя: от своей головы и сердца. Скоро я, как заключенный в тюрьме, начну делать засечки на стенах, ведя отсчет до окончания “срока”.
Единственным удивившим меня моментом стал его приезд с работы с шикарным, пышным букетом роз. От которого было просто не оторвать глаз.
И я не знаю, что хотел сказать этим подарком Илья – может, попросить прощения, но я оценила. Однако моя сила воли все равно не пошатнулась. Ну, если только чуть-чуть… самую малость.
И все же наедине мы почти не разговариваем и не контактируем. Ночью мы засыпаем в одной кровати, утром просыпаемся, а между этими событиями улыбаемся и строим счастливую пару в редкие моменты, когда он не занят, или когда Эмма не превращает мою жизнь в ад.
Каролина стала тоже тише воды, ниже травы и даже удостаивает меня улыбкой, если где пересекаемся в коридорах этого “замка”. И я еще раз убеждаюсь, каким правильным решением было сделать шаг навстречу этой колючке с характером бандитки.
Так проносится понедельник. Молниеносно.
А наш с Ильей вторник начинается со скандала. И первых больше пары слов наедине за почти полтора суток. И эти пару слов были такие:
– Настя, принеси стакан воды, – говорит мне Сокольский, махнув рукой, как какой-то официантке, даже не отрывая взгляда от экрана ноутбука. Включив режим “большого босса” и всем видом демонстрируя свою занятость.
– Что… прости? – замираю, как была, в халате, посреди нашей спальни и с небывалым ошеломлением на лице кошусь в его темный затылок.
– Я говорю, воды. Принеси, Настя. Иначе сейчас сдохну от засухи, – и как будто в подтверждение своих слов выдает кашель, прочищая горло. Но даже и бровью не повел. Как строчил что-то в своем Макбуке, так и строчит. Периодически деловито почесывая подбородок.
– Повтори-ка… – щурюсь, сжимая ладошки в кулаки. Ох, последний шанс, Илья Сергеевич, тон исправить. По тонкой грани пошли. Я, конечно, все понимаю: работа, контракты, отчеты, но это не значит, что можно выдавать мне команды как комнатной собачонке: Бобик, принеси тапки! – Что ты сказал?
– Настя! – рявкнули в мою сторону, и все.
Все-все-все.
Сам нарвался!
Поджимаю губы и мечусь взглядом по комнате, выискивая, где бы ему взять “воды”. И тут нате вам, так удачно стоящая на кофейном столике ваза. Огромная такая. С теми самыми шикарными розами, что этот индюк мне подарил.
Нет. Розы, конечно, жалко. Но себя жальче.
Закатываю рукава халата и, аккуратно переместив букет на столик, подхватываю “сосуд” и, в два злых шага преодолев между нами расстояние, с небывалым наслаждением выливаю воду на голову Сокольскому, который подскакивает, как ужаленный, и вытирает мокрое лицо.
– Загорская, твою м… бабушку! – рычит так, что стены содрогнулись.
– Нет у меня бабушки! – топаю ногой и ставлю глиняное нечто на стол. – Достаточно воды?
– Я просто попросил попить! – сверкают в мою сторону черные глазищи.
– Ты приказал!
– Да, твою мать, потому что ты моя секретарша!
– Официально я делопроизводитель – это раз! – выставляю вперед указательный палец. – Я увольняюсь – это два! – тычу этого индюка в плечо. – И я тут не в качестве твоего работника – это три!
– А кто?
– Невеста, любимый. Если вдруг ты подзабыл! – складываю руки на груди, не имея намерений сдаваться в своем упрямстве. Не на ту напал!
