И тем не менее, когда мои ноги коснулись асфальта, я выдохнула.
Когда мы выходим у дорого ресторана с изящной вывеской и названием на французском, удивляться не приходится. В этой стране нет ничего недорогого. Только шик, блеск, лоск и энное количество нулей.
Уличаю момент и, чуть отстав от Эммы, фоткаю вид, который открывается с крыльца заведения. Пару кадров и “отправить”. Ксю оценит.
Сам ресторан – место очень уютное и нежное. Если вообще можно так охарактеризовать заведение. В светло-бежевых и белых тонах, с отделкой из мрамора, гранита, и уверена, еще из десятка различных видов каменных пород. Я в этом никогда не была профессионалом. Однако, удивительно, но мне не хочется бежать отсюда сломя голову.
Тут и там видится небольшое количество столиков на приличном расстоянии один от другого, видимо, чтобы властелины мира сего не мешали друг другу. И что самое удивительное, время едва подошло к десяти, а тут уже многолюдно. Заняты практически все столы. И в большинстве своем – женщины. А вернее, даже группки женщин. По три – пять человек, о чем-то увлеченно щебечут, потягивая чаёк, чинно восседая и фальшиво улыбаясь.
За одним из столиков и подавно сидит с десяток разодетых дам. Стоит только их увидеть, а потом поймать заинтересованные взгляды на мне – сомнений не остается – курс мы держим к ним. И уже на подходе я чувствую, как каждая из женщин ощупала меня взглядом с головы до ног, и вижу, как в их глазах бегают циферки, прикидывая: какая шмотка сколько стоит.
Ну и ладно! Я сегодня в слишком хорошем расположении духа.
Однако не могу мысленно не отметить, как прав был Сокольский. Тут действительно цена твоего гардероба напрямую влияет на яркость улыбки. И в этом плане он постарался на славу. И это темно-зеленое платье-футляр с открытыми плечами, что на мне, и которое сногсшибательно гармонирует с моими глазами, так же сногсшибательно и стоит.
– Эмма, дорогая! – поднимается одна из дам из-за стола, на вид самая… неприятная. Вульгарная даже, я бы сказала.
– Луцилла, – сдержанно улыбается моя “свекровь” и дарит “подруге” воздушный поцелуй в щечку. – Девушки, знакомьтесь…
Ну, вот и началось – язвит внутреннее “я”.
Церемония представления происходит по стандартной схеме: я улыбаюсь, хлопая ресницами так активно, как могу, а в ответ дамочки скалятся своими белоснежными винирами и называют мне свои имена, кивая в приветствии. И к моему величайшему стыду, я запомнила только двух! Та самая Луцилла, которой подошло бы больше Круэлла, и Жанна. Одна из дам до зубного скрежета неприятна, а вот вторая, наоборот, выделяется своей милотой.
Эмма же, вздернув подбородок, стоит, с каким-то странным превосходством наблюдая за всем этим.
В общем, то еще представление.
– Настя, а как давно вы в модельном бизнесе? – слышу немного погодя, когда мы устраиваемся за длинным овальным столом, и официант ставит передо мной чашечку с ароматным черным байховым чаем.
И очень хотелось бы промолчать, но этикет не позволяет.
– Уже и не припомню. Кажется, любовь к подиуму была с самого детства, – улыбаюсь и безбожно вру, стыдливо пряча глаза в кружке.
– Знаете, у меня племянница… – и понеслось.
Примерно час мы слушаем про племянницу одной дамы. Потом час про дочь другой. И почти два часа про внуков третьей.
И я искренне не понимаю, зачем я здесь сегодня нужна была Эмме? Только чтобы на меня поглазели исподтишка, как на диковинную зверушку? Вот, пожалуй, и все.
Глаза то и дела стреляют в сторону города, который в свете солнечных лучей так соблазнительно и заманчиво сияет, а потом тут же опускаются на мобильный, который молчит.
Интересно, проснулся ли Илья? А как воспринял мой “тихий” уход? А вдруг не так все понял? Хотя нет, наверняка он в курсе, что я сегодня вынуждена “проводить время” в обществе его матери. Хотя, хотелось бы в… его.
Уличаю момент, когда собеседницы за столом отвлечены, и щелкаю кнопочкой, подсвечивая экран мобильного.
Оп… пропущенный.
Илья Сокольский.
Звонил!
И честное слово, я, как дурочка, даже разулыбалась, подпрыгнув на месте, но тут же осадила свою радость. Звонил почти полчаса назад. А я пропустила. Ну, как так-то, Настя?
Но долго огорчаться мне не дают. Окликают.
– Анастасия?
– М-м-м? – поднимаю взгляд, и все одиннадцать пар глаз за нашим столиком смотрят на меня выжидающе. – Простите, Илья звонил, – смущенно улыбаюсь и прячу гаджет под стол. Но из рук не выпускаю.
– Я говорю, родители твои… они…? – и пауза в надежде на то, что я продолжу.
Сердце скакнуло, сбиваясь с ритма.
– Эм… – улыбаюсь, отводя взгляд. И вот что я должна им сейчас сказать? Снова врать? Эти дамочки явно ожидают услышать, что мой папа – миллиардер, не меньше, а мама какая-нибудь киноактриса. А на самом-то деле, только если погорелого театра.
– Далеко живут? Часто видитесь? Помогают? – напирают с вопросами женщины.
– Далеко, – завожу за ухо упавшую на глаза прядь волос, чувствуя, как мелко подрагивают от нервов руки. – Редко видимся. Заняты. Они. Ну, и я, – выходят сухие и рваные предложения. – И нет. Я предпочитаю добиваться поставленных целей сама.
– А финансово? – подает голос Луцилла, – неужто в свои… сколько?
– Двадцать пять.
– Двадцать пять. Ты зарабатываешь сама на такие роскошные, дорогие вещи.
– У нее есть Илья, Луцилла, – встревает раньше меня Эмма Константиновна. А меня почему-то серьезно коробит вот это прозвучавшее в голосе Луциллы сомнение. Будто женщина не может сама себя обеспечивать и быть успешной бизнес-вумен, не зависящей от денег и настроения мужа! Хотя о чем это я? Еще на ужине было понятно, что здешние дамы целиком и полностью сидят на обеспечении своих вторых половинок.
Удобные чувства. Удобные браки. Удобные семьи. И даже дети… удобные.
– Я достаточно зарабатываю, чтобы иногда радовать себя вот такими дорогими вещами, – говорю, откашливаясь и выпрямляя спину. – Но, конечно, и мой Илья обожает делать дорогие подарки, – на словосочетании “мой Илья” чуть не запинаюсь. Все-таки до сих пор странно такое произносить.
– И все же я думаю, без родительского спонсирования не обходится, – лезет в занозу одна из присутствующих. – Многие современные молодые люди любят кичиться достатком, тогда как все деньги, что у них есть, это средства отца или матери.
Ну да. Только вот судя по рассказу заведующей моего детского дома, все, на что у моей матери хватало денег – это на бутылку.
И только я открываю рот, задетая такой болезненной и тяжелой для меня темой семьи, как мобильный оживает.
Смотрю на экран, а сердце на секунду замирает и тут же срывается в галоп. Щеки краснеют, а губы тянутся в улыбке.
