В задумчивости потянув к себе одно из изданий «As You Like It» (их тут был не один десяток), я заметила между книгами открытку и вытащила ее на свет. Открытка была из какого-то музея.
Что за…???
— «Madonna de Augustin», — прочла я вслух, — да она же похожа… похожа на…
— … на тебя?
От голоса Дениса Сергеевича я вздрогнула. Повернувшись, увидела, что он стоит, прислонившись к дверному косяку, и наблюдает за мной.
— Откуда это у вас?
— Не у меня. Она тут уже была, когда я приехал. Ты закончила?
Он что — покраснел при этих словах или мне показалось?
Я кивнула, расставила книги по местам, засунула открытку обратно и — наконец-то! — добралась до ванной комнаты. Она оказалась довольно просторной — там была как ванная, так и душевая кабина.
Увидев себя в зеркале, я содрогнулась. Вот почему Морозов так настойчиво посылал меня в душ! «Макияж очень стойкий», — обещал визажист, — «выдержит любые испытания». Ага, но явно не такие, каким я его подвергла. Тушь и тени под глазами осыпались, образовав темные разводы.
— Вот. Возьми, пока не высохнешь. Думаю, тебе понравится. — Морозов с насмешкой протянул мне какую-то майку.
Я развернула ее и остолбенела. На майке была надпись — «quod me alit me extinguit» — «что меня питает, то меня гасит». Но… ведь по смыслу эта фраза была той же самой, что и фраза на моей сумке?
— Это из «Перикла» Шекспира, ты разве не знала? — он снова усмехнулся. — Когда-то девиз мне понравился и я заказал себе это.
Я была в шоке.
— Только эта фраза — не про ненависть. Я думаю, она — о писательском труде, — продолжил Морозов и запнулся.
Но меня заинтересовало другое.
— Вот как значит, да? — мысль о писательском труде я пропустила мимо ушей. — А откуда бы Шекспиру знать девиз Марло, если даже весь мир узнал об этом совсем недавно, можете объяснить? — я так разволновалась, что подошла к Морозову вплотную.
— Виктория, — он сделал шаг назад и прижался к душевой кабине, но я не собиралась отступать и снова приблизилась к нему, — ты… правда считаешь, что сейчас подходящее время и место это обсуждать?
Со стороны ситуация действительно выглядела немного странно — воскресным утром я прижимаю молодого красивого мужчину к душевой кабине и, размахивая его майкой, пытаюсь разрешить шекспировский вопрос. А еще — как на грех! — приблизившись к Денису Сергеевичу, я вдруг почувствовала на его всё еще влажной коже какой-то совершенно дурманящий запах и безотчетно потянула носом, вдыхая этот запах.
Пожалуй, если до этого момента у Морозова еще оставались сомнения в моей вменяемости, то теперь они точно улетучились. Он бросился наутек, сообщив, что отправляется на кухню.
Но я так просто сдаваться не собиралась. Забравшись в ванную, я стала обдумывать новую загадку.
— Денис Сергеевич, ответьте мне на один вопрос, — спросила я после того, как с купанием-обдумыванием было покончено, и мы расположились на кухне.
— Какой еще вопрос? — без энтузиазма откликнулся Морозов.
Хочу заметить — после того, как я пощупала манускрипт, настроение несколько улучшилось — я снова стала болтливой и решила не обращать внимания на вредное поведение этого товарища.
— В вашей любимой пьесе «Как вам это понравится» есть фраза, которая относится к дептфордской истории: «это ранит мужчину смертельнее, чем большой расчет в маленькой комнате». И вот как вы объясните, что там употребляется именно слово «reckoning»? Прямо как в протоколе гибели Марло? Напомню, что коронер составлял этот протокол на латыни, а слово «расчет» написал как «le recknynge», почему-то употребив редкое староанглийское слово с французским артиклем. Откуда Шекспир мог знать, что именно этим словом надо обозначать ту историю в таверне, если протокол был засекречен почти четыреста лет?
— Виктория, хватит морочить мне голову, — очень любезно ответил на этот вопрос Денис Сергеевич. — У меня уже давно время поджимает, пора уезжать.
— Хорошенькое дело! — моему возмущению не было предела. — Сначала вы три часа трындите по телефону, потом на полдня закрываетесь в ванной, а теперь, значит, я в этом виновата и «время поджимает»? Просто сказали бы, что не знаете.
— Хорошо, — ответил он, усмехнувшись. — Я не знаю. Если б знал, получил бы миллион долларов от фонда Келвина Хоффмана.
— Вот видите! — я пропустила мимо ушей его иронию и торжествующе подняла палец вверх. — И есть еще многое, чего вы знаете!
Потом я зачем-то повторила — «reckoning, reckoning»… — и вдруг вспомнила:
— Погодите… расчет! Я же снова должна вам деньги!
— Давай ты просто оставишь меня в покое и тогда мы точно будем в расчете? Я правда спешу.
Этот человек определенно обладал талантом заморозить даже начавшее оттаивать настроение. Может, всё же обиделся на барана? Пожалуй, с бараном был перебор. Хотя вон как упирается моим попыткам вывести его на сторону света. Я молча доела завтрак, быстро собралась, вызвала такси и отправилась домой. Но по пути все-таки размышляла о том, как мне в будущем подобраться к тем книгам. Можно ли хоть немного улучшить отношения с Морозовым и чем придется для этого пожертвовать?
Как вскоре оказалось, то были совершенно глупые размышления. Потому что на следующий день наши отношения вступили в стадию, от которой у меня до сих пор ледяные мурашки под кожей.
ГЛАВА 18. COLD WAR
Вернувшись домой, я завалилась спать и проснулась лишь когда вернулись родители. Поначалу они никак не комментировали мое поведение на свадьбе, но я чувствовала — папа собирается что-то сказать. И, скорее всего, это «что-то» мне вряд ли захочется услышать. Так и вышло.
— Вика, — он решил не откладывать разговор и начал его тем же вечером. Мы как раз сели ужинать. — Кажется, твой избранник — неплохой человек, но что-то ты на него слишком насела.
— Чего? — я чуть не подавилась.
— Вы не так давно знакомы, а ты уже песни поешь про замужество. Мужчины такое не любят, даже в шутку.
