— Что? — я разозлилась, но постаралась держать себя в руках. — Вовсе я не бегу. Просто мне всё здесь надоело, уже вот где сидит! — я показала рукой на горло, — и вся эта муторная работа, и пробки по утрам, и тупые спектакли, и вы с вашими сонетами…
— Я тебе надоел? Так это из-за меня ты бежишь?
— Еще чего! — я стала злиться сильнее. — С чего бы мне от вас бежать? Говорю же — просто, всё, всё здесь надоело! И я уже давно хотела перевестись!
Морозов откинулся на стуле и задумчиво произнес:
— Действительно, с чего бы тебе от меня бежать? Ты же — смелая девушка.
А потом посмотрел мне в глаза и еще раз повторил:
— С чего бы?
«Смелая девушка» изо всех сил старалась не отвести взгляда и вызывающе передразнила:
— Вот именно — с чего бы?
— Никуда ты переводиться не будешь, — сказал вдруг Денис Сергеевич. — Давай, садись и начинай работать. И так много времени потеряли, — он встал из-за стола, подошел ко мне и протянул какой-то лист.
Я пробежала глазами текст:
«My love is as a fever, longing still
For that which longer nurseth the disease…»
«Моя любовь — как лихорадка, которая все время жаждет того, что еще больше вскармливает болезнь…» (прим.: далее сонет цитируется в переложении Маршака):
«Любовь — недуг. Моя душа больна
Томительной, неутолимой жаждой.
Того же яда требует она,
Который отравил ее однажды.
Мой разум-врач любовь мою лечил.
Она отвергла травы и коренья,
И бедный лекарь выбился из сил
И нас покинул, потеряв терпенье.
Отныне мой недуг неизлечим.
Душа ни в чем покоя не находит.
Покинутые разумом моим,
И чувства и слова по воле бродят…»
Он издевается, да? Руки мои задрожали, а кровь закипела так, что я мгновенно потеряла контроль над собой, разорвала этот лист на мелкие кусочки и бросила ему в лицо:
— Вы чего тут раскомандовались, а? Кому-нибудь другому будете приказывать — не мне! А я — не буду больше с вами работать, ни минуты не буду!
Внезапно — это произошло настолько быстро, что я даже моргнуть не успела — Морозов схватил меня и прижал к стене. А хватка у него, надо сказать, оказалась такая, что я вообще не могла пошевелиться и от неожиданности стала задыхаться и запинаться.
— Что… что вы дела…ете? Отпусти… те меня… немедленно! — выдавила я с большим трудом.
— Виктория, слушай внимательно. Я отпущу. Но сначала ты прекратишь истерику. Возьмешь себя в руки и начнешь нормально работать.
— Но…
— Молчи. Мы закончим этот чертов проект. Вместе, как и договаривались. И сыграем в этой постановке. А потом… потом я, может быть, скажу тебе кое-что… что тебя заинтересует. Только так, и никак иначе.
— Но…
— Больше никаких «но». Или буду держать тебя, пока кто-нибудь не зайдет. Ты этого хочешь?
Я помотала головой — «нет, не хочу».
— Отлично. Сделаешь, что обещала мне раньше?
Черт. Я так испугалась, что кто-нибудь зайдет на кафедру! И поэтому ответила:
— Ладно-ладно. Сделаю. Но только потому, что раньше обещала. На остальное мне плевать. Вы никогда не сможете сказать ничего, что меня заинтересует. Ничего, что было бы для меня важно! Да я и не хочу знать ничего, связанного с вами!
— Хорошо, я понял, ничего не хочешь знать, — вдруг совершенно безмятежно ответил Морозов, отпустил меня, присел за свой стол и, как ни в чем не бывало, снова принялся за переводы.
Я никак не могла отлипнуть от стены — наверное, если отойду, обрушу на его голову что-нибудь тяжелое.
— Виктория, начинай работать! Или мне еще раз объяснить? — спросил Денис Сергеевич, будто и не замечая моих яростных взглядов.
На его счастье, в помещение снова вошла Беседина. Увидев листки на полу, она развозмущалась. И мне оставалось только всё это молча убрать, сесть за стол и приняться за работу, хотя я думала лишь о том, что сейчас произошло. Нет, ну какое всё-таки наглое и вызывающее поведение! Не знаю, чего он этим хотел добиться, но теперь я уже на сто процентов была уверена — ни за что не останусь в стенах этого универа! Ладно, всё что обещала, — выполню, так уж и быть. А потом — непременно уеду.
И, конечно же, — уже по старой «доброй» традиции — события стали развиваться совсем по-другому.
ГЛАВА 24. О ТОМ, КАК ОПАСНО ВСПОМИНАТЬ ПРОШЛОЕ
— Ты знаешь… — Маша задумчиво опустила глаза и зачем-то стала разглядывать свои ногти, хотя в них не было совершенно ничего примечательного, — я вынуждена признать, что была неправа насчет тебя и Морозова. Честно говоря, давно так не ошибалась.
Я вздохнула с облегчением. Ну вот, Мария начинает умнеть.
Шла третья неделя репетиций «Тристана и Изольды». За это время произошло единственное хорошее событие — я, стиснув зубы, наконец-то завершила сонетную тягомотину и одной — достаточно большой — проблемой стало меньше. Теперь в освободившиеся часы я изучала возможности своего перевода в другие ВУЗы
А вот репетиции — спектакль решили всё-таки поставить к 8 марта — знатно омрачали мое существование. И дело даже не в том, что приходилось тратить на них свободное время, а потом возвращаться домой в темноте — то по гололёду, то по слякоти и лужам. А в том, что когда всех участников — наконец-то! — собрали вместе, я была в немалой степени ошарашена. Кроме меня, Марии и Морозова в спектакле оказались задействованы Андрей и Ольга Беседина.
Хочу заметить, что после того злополучного вечера Ольгу я видела очень редко. К нам на кафедру она больше никогда не заходила, работали мы на разных этажах, а если и сталкивались вдруг где-нибудь нос к носу, она отводила взгляд и даже не пыталась сделать вид, что мы знакомы.
С Андреем я, конечно, здоровалась, но по-дружески уже не общалась. А тут — в этом спектакле — ему дали роль короля Марка, моего (то есть — Изольды) мужа! Для Бесединой же уготовили роль другой Изольды — жены Тристана. В общем, ситуация нарисовалась — глупее не придумаешь.
