Был лишь один забавный момент в этой истории. Кажется, Мария приглянулась режиссеру. Тощий мужчина с большим носом расцветал в ее присутствии — начинал улыбаться, делал комплименты и даже пару раз поцеловал ей ручку. Мария краснела, как школьница младших классов, и начинала запинаться.
А Андрей внезапно стал нервничать и бросать на Машу странные взгляды (в них даже прослеживалось нечто, похожее на ревность). Несколько месяцев находился в спячке, а как увидел конкуренцию, сразу зашевелился — вот такие мужчины загадочные создания!
С режиссером, между прочим, я провела беседу и попросила не распространяться о том, что он когда-то видел на свадьбе, поэтому хотя бы на этот счет была спокойна.
В остальном же дела шли не ахти. Играла я ужасно. Единственное, что действительно получалось отлично — рыдать над трупом Тристана, да и то — так знатно плакала я лишь от сожаления о том, что это не я его убила.
Однако у других участников постановки оказалось иное мнение на счет моей игры. Режиссер нас хвалил, а Маша… выяснилось, что я рано обрадовалась — эта девушка вовсе не поумнела.
— Так вот — теперь я думаю, что всё гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд. И постелью дело между вами не кончится, — именно так она завершила фразу про свою неправоту. Во время репетиции как раз сделали перерыв, и мы вышли в коридор.
— Маша, — ответила я, — вот честно, я уже на грани нервного срыва от таких разговоров. Почему ты не можешь раз и навсегда закрыть эту тему и сосредоточиться на своей личной жизни? Кажется, в ней наметилось значительное оживление.
— Я сосредоточусь, не волнуйся, меня на всех хватит. Просто… на днях произошел один случай, и теперь я уверена, что была неправа.
— Мне совсем неинтересны твои случаи.
— Но я просто обязана тебе рассказать! Несколько дней назад, когда вы с Морозовым репетировали любовную сцену, Беседина сидела в зале. Смотрела-смотрела на вас, а затем подскочила с места и куда-то побежала. Мне показалось, что она вот-вот заплачет. Я пошла за ней — из любопытства. Думала — с удовольствием посмотрю, как она рыдает. Но когда вдруг и в самом деле это увидела — она забилась в темный угол коридора и всхлипывала, как маленькая девочка, — мне почему-то стало ее жалко! И я привела ее на кафедру, напоила чаем… Ну, если честно, то — коньяком… А потом она мне неожиданно рассказала одну историю… догадываешься, какую?
— Нннет.
— Ах, Вика! Ты — плохая врунья. История была о том, как она пыталась соблазнить Морозова. И как он ее после этого послал далеко и надолго. В приличной форме, конечно, послал. Сказал, что между ними ничего быть не может, потому что есть девушка, которую он любит.
Тоже мне новость. В моей голове тотчас всплыли слова — «есть девушка, которую я люблю».
— Ну вот — Беседина всё рыдала и рыдала, — как же так вышло, ведь она трындец какая неотразимая, никогда еще ни за кем не бегала и так не унижалась. А тут такой облом. Всё причитала и причитала — «почему она?». А я смотрела на нее и думала — как же сильно втюрился Морозов, раз отказался хоть разок чпекнуться с Ольгой. Все-таки она — красивая, согласись.
— А я-то тут причем? Зачем ты мне всё это сейчас рассказываешь?
— Нехорошо, наверное, поступаю. Ведь я обещала ей хранить секрет. И даже несколько дней старалась держать это в себе. Но не получается — распирает прям! Ведь ты тоже оказалась замешана. И всё это — моя вина. Или заслуга?
— Вина? Заслуга? Что ты несешь?
— Так это же ты — та девушка, которую он любит. И это же я напоила вас тем вином. Вот он и втюрился в тебя без памяти. И ты в него, Вика, тоже втюрилась, хотя почему-то и отрицаешь этот факт. Но Беседина мне глаза открыла. И теперь я внимательнее присмотрелась к вам во время репетиций — как вы смотрите друг на друга, как он тебя обнимает… да, всё так и есть.
Обнимает! Она издевается, да? То были самые ужасные, мучительные моменты репетиций! Мне казалось, что каждое его прикосновение — даже сквозь одежду — прожигает меня насквозь, и это было совершенно невыносимо! Я благодарила небеса лишь об одном — что целоваться нас хотя бы не заставляли.
— Слушай меня внимательно, Мария, объясняю в последний раз, — дрожащим от негодования голосом сказала я. — Ничего такого нет и быть не может! Это — чушь! И та история с вином тоже — полная чушь.
— Но он всё-таки выпил его? Выпил?
— О боже мой! Да я не знаю! И какая разница? Зато я хорошо знаю другое…
Я уже собиралась проговориться и рассказать про девушку Морозова, но Маша меня перебила:
— А вот мы сейчас и выясним!
Она забежала назад, в актовый зал, и кинулась к Морозову:
— Денис Сергеевич, вы пили вино?
Он сидел в кресле и читал какую-то книгу, а после Машкиных слов стал оглядываться по сторонам, словно искал вино, о котором его спрашивали.
— Что? Какое вино?
— Ну — тогда… на Викином дне рождения.
— Аааа, ты об этом, — протянул он. — Нет, не пил.
— Да вы просто забыли, наверное!
— Нет, Мария, я всё прекрасно помню, — он почему-то усмехнулся и посмотрел на меня. — Я не пил, точно. Любовь Константиновна ту бутылку с собой прихватила. А что такое? Почему вы сейчас об этом спрашиваете!
— Нет, ничего, — Мария поджала губы и отошла в сторону.
Морозов удивленно пожал плечами, положил книгу на кресло и вышел в коридор.
— Ну что? — победоносно спросила я. — Шах и мат? Твоя теория полетела к чертям?
— И всё-таки что-то между вами происходит, происходит! — она топнула ногой, как обиженный ребенок.
Ну что за человек — лишь бы настоять на своем!
Тем временем Мария вдруг бросила взгляд на кресло — оказывается, Морозов читал сборник переводов «Тристана и Изольды».
— Ну-ка, поглядим, что тут у нас? — в книгу был вложен карандаш, Машка раскрыла текст на этой «закладке» и воскликнула:
— О, вы только посмотрите, что подчеркнуто! «Изольда любила его. Она хотела его ненавидеть: разве он не пренебрег ею оскорбительным образом? Она хотела его ненавидеть, но не могла, ибо сердце ее было охвачено тем нежным чувством, которое острее ненависти». Интересно, что всё это означает? — Маша посмотрела на меня своим хитрым лисьим взглядом.
