Малыш мне понравился сразу. Вот уж точно — в отца. Улыбчивый, спокойный, няшный. Я бы с рук его не спускала. Оказывается, соскучилась. Когда я училась в институте, занималась волонтёрством. У нас это популярно было. Кто к кошкам и собакам и питомники ездил, а я вот — в дом малютки. Нянчилась с брошенными или оставшимися одними в целом мире детьми.
Мне это нравилось: брать ребёнка на руки, слушать его дыхание или хныканье, кормить, купать, беседовать. В восемнадцать я мечтала, что однажды стану многодетной мамашей. Рожу троих или пятерых, буду любить их и целовать, водить в садик и школу, сочинять книжки и рисовать иллюстрации. Ну, чего в восемнадцать не придумаешь-то.
Я сегодня встала ни свет ни заря. Папа и сын спали без задних ног на диване. Сил и энергии у меня — ого-го! Я успела и завтрак приготовить, и в ноутбуке немного пошуршать — подготовиться. Так что зря на меня Синяя Соня зубы точит. Чувствую полнейшее удовлетворение собой.
Одно меня тревожит: вот эта самая зависимость. Если бы могла, я бы просто ушла из этой квартиры. Забрала вещи и свалила в туман. Но это хорошо, когда в тумане есть место, куда голову приклонить. У меня такого места не было. Не на вокзале же жить в самом-то деле.
Сеня утром трогательно-смешной. Эти взлохмаченные волосы и глаза, что не хотят открываться… И, о боже, там такое тело… Любоваться и любоваться.
Он благодарил за завтрак, а я смотрела, как кончики его волос, подсыхая, закручиваются в колечки. Совсем как у Даньки. Или это у Даньки как у него, не важно.
— Мой телефон, — вбил он уверенно свой номер, а я даже пикнуть не посмела. Молчала, затаив дыхание. Но не потому, что он меня подавлял. С ним не было, как со Славой. Совсем по-другому, хотя вот это распоряжательство мной и моим гаджетом — не вежливость, а властность, решение, что принимается самостоятельно, без спроса, хочу ли я иметь его номер телефона в своём.
Я хотела. Наверное, поэтому промолчала.
— А это ключи от квартиры, — он вложил связку в мою ладонь.
Пальцы его на миг с кожей моей соприкоснулись — и как пожар полыхнуло. Вчера вроде бы не было такого. Я чуть руку от неожиданности не одёрнула. Так бывает?.. Оказывается, да. Никогда не знала.
— Встретимся вечером? — вопрос в его устах выглядел приглашением. Ведь знал, что деться мне некуда.
— Да, — согласилась не думая. — Ты расскажешь, как всё прошло, а я попытаюсь что-нибудь придумать, чтобы не обременять тебя.
— Мы что-нибудь придумаем, — выделил голосом первое слово, и от его «мы» — мурашки по коже.
Телефон мой молчал. В обеденный перерыв, ковыряясь в каше с котлетой, я еле удержала пальцы, чтобы его не набрать. Спросить, как дела. Но он же не звонил, а значит не считал нужным рассказывать. Поэтому я не посмела.
Сестре тоже не звонила. Не хотелось по телефону объясняться и рассказывать о Денисе. Язык не поворачивался жаловаться. У них и так не всё гладко. Ну его, дурака пьяного. Может, будь он трезв, ничего не было бы. Разберутся как-нибудь и без меня.
Но всё, что я вынашивала в своей голове, оставалось лишь моими мыслями и планами. И всё пошло не так, не по тому сценарию, который я сочинила. Жизнь штука такая: чуть зазевался — и получи по кумполу — баммм!
Именно это со мной и произошло — вверх тормашками, не по правилам. Но этому и не стоило удивляться, особенно если учесть мою тотальную «везучесть» с той поры, как я приехала покорять капризную барышню — столицу.
=14. Арсений
Что греха таить: я оттягивал момент похода в полицию. Ситуация, когда ум понимает, а сердце — нет. Я смотрел на Даньку и думал: даже если он не мой сын, он всего лишь ребёнок, которому почему-то выпали все эти потрясения и глупые взрослые, что никак не могут жить спокойно.
Ему же так мало надо: еда вовремя, сухая одежда — и вот он улыбается, разговаривает, дёсна голые показывает. Маленький, но такой настоящий, живой. А ещё искренний. Ни лукавить ещё не умеет, ни притворяться. Вот это есть в Наде — неутраченная детская способность. Бесхитростность какая-то. И к ней тянешься, как к теплу.
Откуда у меня познания в женской психологии — не знаю. Я никогда особо не отличался тонкостью натуры и излишней чуткостью. Нравилось — брал, не нравилось — проходил мимо. Я любил чрезвычайно упрощать собственную жизнь. Никаких драм, трагедий, великих страстей.
Порой мне казалось, я на них не способен — слишком ровный, чтобы вспыхнуть. Зато стабильный и не взорвусь. Это тоже аргумент.
А ещё я никогда не навязывал свой номер телефона девушке и не разбрасывался ключами от квартиры, где предпочитал жить в одиночестве и дальше порога не пускать никого, кроме матери.
Наверное, я ждал её звонка. Неосознанно. Ну, как же? Я ведь дал, оказал доверие, значит она обязана позвонить и поинтересоваться, как у меня идут дела. Или рассказать что-нибудь. Какую-то мелочь, ерунду, просто поболтать, чтобы у меня поднялось настроение. Потому что настроение у меня было жуткое.
На лестничной клетке я встретил соседку с детьми. Дикий взгляд, красные глаза. Она плакала? Старший пацан у них подросток. Надо же. Вырос. А я и не заметил. Всё время считал, что у них дети маленькие — слишком уж шумной было это соседское семейство.
Пока я стоял у лифта и проверял, всё ли на месте, соседи опять начали шуметь. Их слышно на километр. Вот же беспокойные. И опять подумалось: Надина сестра? Ничего общего. Ни одной зацепки. Ни внешне, и уж точно не характерами они родственники.
Вдох-выдох. Пора. Твёрдая рука жмёт на кнопку лифта. Да, сегодня я опять лифтом. Но у меня есть оправдание — корзинка с ребёнком на руках. И это так странно.
Данька, наевшись, спал. Развалился, как лягушонок. Сытый и щекастый. Где-то в груди кольнуло. Я почувствовал себя предателем.
— Прости, малыш, — я произнёс эти слова вслух, пока никто нас не видит и не слышит. — Но по-другому никак. И мы обязательно встретимся ещё. Обещаю.
Участкового я знал. Пришлось однажды сталкиваться. С ним-то я и договорился о встрече. Как-то мне не улыбалось решать такой важный вопрос с совершенно незнакомыми людьми.
— Морозов, да ты с ума сошёл! — сказал Николай Васильевич, как только я объяснил суть дела. — Ты хоть понимаешь, что влип? Особенно если учесть, что не сразу обратился в полицию?
