— А с Денисом не получилось, так ты к этому проституту подалась? Ты хоть знаешь, кто он?
Я растерянно смотрю на Сеню. Он, как был босой, мягко ступает за порог.
— Хватит. Достаточно. Надя, ты идёшь? — протягивает он руку, но я не спешу подавать свою. Я растеряна, но всё же хочу кое-какие точки расставить по нужным местам.
— Я знаю, что он спас меня, когда в подворотне ко мне приставали отморозки. Я знаю, что он позвал меня к себе, когда твой муж пытался меня изнасиловать, а не то, что он тебе там наплёл. И я знаю, что он забрал мои вещи, которые твой муж у меня отнял. А ещё я знаю, что Сеня — порядочный человек. Для меня этого достаточно.
— Неправда! Не слушай её, сучку! Врёт она всё! — возмущается за Наташкиной спиной Денис. — Пришла, соблазняла, радовалась, что тебя дома нет.
— Это проститут порядочный? Да ты совсем, сестра, рехнулась. Он же по клубам жопой вертит. На шесте, как девка, извивается, а потом баб трахает за деньги, твой порядочный!
У Наташки в голосе — торжество. Она выплёвывает слова с наслаждением и ненавистью.
— Заморочил тебе голову, да? А ты повелась, колхозная дура!
Это случилось за секунду. Никто не мог ни предположить, ни предупредить. Наташка кинулась ко мне и со всей дури отвесила пощёчину. Злобную и жестокую. От её напора щёку обожгло болью. В голове словно бомба взорвалась. Я пошатнулась, а сестра замахнулась во второй раз. И тут Сеня её руку и перехватил. Сжал запястье. Сестра ойкнула.
Второй рукой он запихнул меня за свою спину.
— Во-первых, руками махать не смей. Не за чем. А во-вторых, я жду извинений за навет и оскорбления.
— Ещё чего, — извивается сестра, пытаясь освободить руку из Сениного захвата. — Я её сестра, понял? Имею право воспитывать, раз она не понимает слов. И о тебе ни слова неправды не сказала — все знают, кто ты такой и чем занимаешься! Стриптизёришко! Денис! — кричит она. — Помоги же мне!
— Ты мою жену не трожь! — выходит из тени бравое чмо в трениках. — Щас как дам! И полицию вызываю! Пусть тебя там в обезьяннике подержат!
Приближаться к Сене, однако, он не спешит, топчется, делая вид, что развил бурную деятельность. Пыхтит, слышно, как он телефоном пиликает. Но Сеня как скала. Мышцы лишь бугрятся на плечах и предплечьях.
— Информация для всех, — голос он не повышает, но он у него и так — глубокий, красивый, звучный. — Чтобы все запомнили и поняли: Я полденсер мирового класса, чемпион по пол спорту. А всё остальное — повод огрести за клевету.
Он разжимает пальцы. Сестра снова охает и трёт запястье.
— Я побои сниму! Ты у меня в тюрьму сядешь!
— После вас, мадам, за клевету, — спокоен, очень спокоен.
А потом он оборачивается ко мне. Смотрит в глаза.
— Ты идёшь со мной, Надя?
И звучит это так, будто он предлагает мне руку и сердце.
— Да, — отвечаю я просто, беру его сильную ладонь в свою, слабую, и увожу этого мужчину с негостеприимной лестничной площадки. И он идёт за мной — красивый и гибкий. Лёгкой походкой идёт, а я чувствую себя… не знаю, как полководец или проводница между мирами. Сильной чувствую, всемогущей. Я будто в матриархате — завожу своего мужчину в пещеру и могу делать с ним, что хочу.
Интересно, полденсер — это что?..
=17. Надя
Он становится другим, как только за его спиной закрывается дверь. Напряжённым и несгибаемым. Только что был послушным, как котёнок, а сейчас он тигр — раздражённый, готовый к прыжку.
Он шумно выдыхает воздух и делает шаг вперёд — стремительно и неукротимо. Мы совсем близко друг от друга, и не избежать столкновения в небольшом коридорчике.
Губы его безошибочно находят мои — и это так правильно и неправильно одновременно. Не поцелуй получается, а ожог. От него перехватывает дух. Слишком горячо и слишком тесно в пространстве, что сужается, сдавливает — так кажется сейчас.
От него может снести крышу напрочь — и от этого мужчины, и от его взрывоопасного поцелуя. Меня ещё никогда так не целовали — целеустремлённо и яростно, почти болезненно, потому что я чувствую его боль, его уязвлённую гордость. Он устал получать тычки и оправдываться. Устал что-то кому-то доказывать и ставить на место. У него был безумно тяжёлый день, который и закончился не очень хорошо.
— Тише, тише, — глажу его пальцами по щекам, как только губы его на миг отрываются от меня. — Всё хорошо, правда. Пожалуйста.
Я прошу его отпустить ситуацию, успокаиваю, как умею, и он тут же снова меняется. Становится мягче, плечи его расслабляются — я добираюсь ладонями и туда.
— Прости меня, — говорит негромко, и сердце у меня сжимается от нежности. Я жалею его — ничего не поделать, но он принимает мою жалость без жеманства и высокой ярости, когда мужчины готовы на всё, лишь бы не показать свою слабость.
Сеня сейчас не боится быть слабым в моих руках. Это какой-то невероятный уровень доверия, пусть и на несколько томительных мгновений. А затем он ловит мои руки на своих плечах, легонько сжимает их в своих ладонях.
— Пойдём, — голос его тих и почти спокоен, — я поставлю чай. Мы поужинаем, и ты расскажешь, как прошёл твой день. Я вещи твои в спальню отнёс. Переодевайся. А я пока в душ ещё раз, — смотрит он на свои босые ноги.
Это я хочу услышать, как у него день прошёл, но сейчас не время спорить. Он пришёл в себя, спрятался, отстранился. Сейчас это очень уверенный в себе мужчина, способный любую проблему решить.
В квартире неожиданно тихо без детского лепета. Вот же — я тут всего один вечер провела, никогда не думала, что к чему-то можно привязаться быстро и сейчас остро ощущать нехватку. На диване — детские игрушки и кое-какие вещи. Я стою, не решаясь зайти в спальню. Наверное, если бы я взяла на руки малыша, мне было бы спокойнее.
— Надя?
Сеня появляется внезапно — так мне кажется. А я стою в его кабинете и пялюсь на диван. Становится неловко — наверное, времени много прошло. Он ловит мой взгляд.
— Мне тоже его не хватает, — ерошит он влажные волосы. — Вот, чёрт. Это бесит, когда нельзя махом решить все проблемы. И пойдём уже на кухню, ладно? Невозможно здесь находиться и не думать о том, что мог бы сделать всё по-другому или лучше.
— Сейчас, — я таки кидаюсь в спальню, бросаю сумочку и ноут, лихорадочно роюсь в сумке, нахожу домашний халатик, а потом, передумав, натягиваю свободные штаны и футболку, распускаю волосы по плечам, провожу несколько раз расчёской, чтобы привести себя в порядок. Если бы можно было точно так и мысли свои прогрести.
Сеня медитирует на чайник, когда я вхожу. Сеня медитирует на чайник, когда я вхожу.
— Не знаю, что ты любишь. Вот, — машет он рукой на пакеты, что стоят на столе белыми сугробами, — накупил всякого. Овощи. Фрукты. Йогурты. Мясо взял и рыбу.
