Слава молчит. Пауза — длинная, как мне кажется. А затем он меняет тон. И это ещё больше настораживает.
— Ладно-ладно, я всё понимаю. Раз у тебя очень важные дела, значит подожду я. До встречи, Надя.
Хочется встать и с разбегу удариться головой в стену. Если бы я не пообещала Сениной маме сходить к Даньке, я бы обязательно с ним встретилась, чтобы сказать всё в лицо. Чем дальше, тем больше мне не нравился клубок наших чересчур запутанных взаимоотношений.
* * *
— Заболел ваш пацан, — встречает нас усталая нянечка. — Кричит, температура. Так что идите домой.
Я испуганно смотрю на Сенину маму. У меня в голове пусто, а сердце тревожно бьётся в груди. В какой-то миг в ушах звенит так, что я боюсь упасть в обморок.
— Что значит «идите домой»? — Вера Ивановна подаётся корпусом вперёд. Готовая к бою амазонка. — Может, ему помощь нужна, а мы — домой? Данька нам как бы не чужой ребёнок.
— Всё равно не пустят, — качает нянечка головой, но Сенина мама полна решимости.
Я не знаю, как она это делает — я бы, наверное, развернулась и ушла. Или плакала от бессилия. А она в миг на уши всех поставила, до директора дошла.
— Всё хорошо с вашим мальчиком — зубки у него режутся. И не переживайте: здесь медсёстры, врачи, уход, — объясняет дежурная медсестра.
Нам всё же дали полюбоваться на Даньку несколько минут. Он спал, разметавшись, по кроватке.
— Как жаль, что мы не можем его забрать домой, — вздыхает Вера Ивановна, как только мы покидаем дом ребёнка. — И как жаль, что нельзя всё сделать быстро.
Я молчу. Потому что усыновление — это лотерея. И неизвестно, будут ли звёзды на Сениной стороне.
=33. Надя
— Что происходит, Надя?
Слава ждал меня после работы. Сегодня ветрено и, наверное, пойдёт дождь. Он стоит на ветру, волосы у него растрепались. Я уставшая и опустошённая — заказчикам пришлась по душе наша концепция. Остались довольны. Это было очень трудное, но важное крещение «боем». Мы с Соней плечом к плечу доказали, что лучшие. Рискнули и выиграли.
Я немного расстроена: поздним вечером звонил Сеня, а я пропустила звонок — не слышала, спала мёртвым сном. Но трудовые будни немного сгладили огорчение. И вот сейчас, лицом к лицу со Славой, я понимаю: мне не страшно.
— А что происходит, Слава? — спрашиваю в ответ, потому что вижу: он взвинчен, напряжён, и если знает, что его тревожит, то я — нет. На нас пялятся. Ещё бы. Хорошо что Соня с Геной ушли раньше меня. Наверное, Соню расстроила бы эта встреча.
— Поговорим? — кивает он на машину.
— Поговорим, но не здесь и не в машине, — киваю на близлежащий скверик.
Я опережаю Славу на шаг. Он идёт за мной, но недолго: не хочет быть ведомым. Вначале он равняется со мной, а затем — вырывается вперёд. Мне почему-то кажется, он бы меня за руку схватил и тянул за собой, но сдержался. И это здорово, иначе я бы точно вырвалась и возмутилась.
— А теперь я тебя внимательно слушаю, — останавливаюсь возле лавочки в тихой аллее. Здесь мало людей — вечер, ветер холодный.
— Это я тебя слушаю, — опускает он мне на голову тяжёлый взгляд. Будь у взгляда настоящий вес, я бы под землю на метр ушла.
— Слава, прежде чем говорить, я бы хотела узнать, что ты хочешь от меня услышать.
Он молчит. На щеках играют желваки. Не знаю, что он видит во мне, но его многозначительность выводит из себя. Я стараюсь не сорваться — хочется закончить этот безумно тяжёлый день, прийти домой, принять душ, прижать Мусю к груди и уснуть.
— Почему ты не сказала мне, что съехала с квартиры? Что за тайные перемещения?
Звучит как обвинение в суде.
— А я должна отчитываться за каждый свой шаг? — мне его наезды вообще не нравятся, поэтому я продолжаю отвечать вопросом на вопрос.
— Но ты могла сказать и промолчала.
— Не захотела, Слава. Это моя жизнь. И если бы нужна была твоя помощь, вмешательство, совет, я бы обратилась.
— Но тебе ничего от меня не нужно, — он всё правильно понимает. — Ты всё хочешь решать сама, быть самостоятельной и независимой.
— А ещё мне кажется, что тебя слишком много в моей жизни.
Ну вот, я это сказала. От собственной смелости закружилась голова и засосало под ложечкой.
— Вот так, да, Надь? — улыбка у Славы волчья, страшная.
— Прости, — смотрю я в его жёсткие жёлто-зелёные глаза.
— И кто он, Надь? Этот слюнтяй Гера?
Он снова хочет сломить, подмять под себя, заставить играть по его правилам. В нём слишком много силы. А мне надо быть либо сильнее, чтобы сопротивляться, либо слабее, чтобы подчиняться.
— Даже если никого нет, ты душишь меня. Мне это не нравится. Ты пытаешься всё решить и за себя, и за меня. Я так не хочу.
— А как хочешь, Надь? Я буду таким, как ты захочешь.
Я вздыхаю расстроенно. Он не слышит меня. Славе кажется, что всё можно исправить.
— Не надо ничего менять, понимаешь? Я не смогу быть другой, и ты тоже не сможешь измениться. Это… несовпадение, но ты упрямишься. С самого начала так было. Это очевидно.
— Это ты кое-чего не понимаешь, моя хорошая девочка.
Глаза у Славы холодные. Он всегда выглядит жёстко, но в данную секунду становится очень далёким, словно отстраняется, уходит куда-то далеко в себя. Я и так его не всегда понимала и чувствовала, а теперь рядом — руку протяни — стоит совершенно чужой мужчина. Пугающий. От него хочется сбежать, поджав хвост.
— В тот день, когда мы столкнулись, — щурит Слава глаза, — я решал для себя очень важную проблему. Филиал «Тау-Плюс» убыточен. Я собирался избавиться от него. И передумал только ради тебя. Решил: пусть. Как знак свыше. Реорганизация, вышвырнутые в никуда люди, много грязи, хлопот, забот… Однозначно, я бы прошёл через это и не облез. Но тут появилась ты — чистая и немножко кусачая. Что-то в тебе тронуло моё циничное чёрствое сердце. И я решил не рушить твой мир. Дать шанс вместе со всеми. Не альтруистично, конечно. Ты не просто нравишься мне, Надя. Я хочу тебя, как мужчина может хотеть женщину. И, наверное, я жалею сейчас, что слишком с тобой носился. Ты такая же, как все. Ничем не отличаешься. Наверное, никогда и не была особенной. Я выдумал что-то себе и поверил.
Не знаю, больно ли мне от его слов. Бьют, но не достигают цели. Задевают, но не настолько, чтобы оправдываться.
— Мне жаль, что разочаровала тебя. Жаль, что ты видел лишь то, что хотел. И плохо, что ты никогда ни с кем не считался.
