— Максим? — растерянно спрашиваю, хотя точно вижу: это он.
— Надя, — делает мальчишка ко мне ещё шаг навстречу, преодолевая последнее расстояние. И я обнимаю Макса за плечи, ощущая, как его трясёт.
=47. Надя
У него ходуном ходят плечи, рассечена бровь и глаз заплыл, на подбородке — синяк. У Макса дрожат губы, но он изо всех сил пытается сдержаться, чтобы не разреветься в моих объятиях. Мальчишка. Мальчик, что вырос у нас с матерью на руках, пока Наташка училась.
— Это Денис тебя так? — спрашиваю и не сомневаюсь. Вряд ли Макс подрался во дворе. И вряд ли бы ждал меня и дрожал сейчас, пытаясь выглядеть сильным.
Он молчит, но по усилившейся дрожи его тела, я понимаю, что угадала. Понимает это и Сеня.
— Убью, сволочь, — звучит с угрозой и страшно. — Пошли домой, что стоим?
— Я не пойду домой! — шипит он и пытается кинуться в сторону, но Сеня ловит его за руку. Держит крепко, пока Макс пытается брыкаться.
— К нам домой, не к ним.
И тогда племянника отпускает. Он обмякает, но всё же выдёргивает руку. И мы шагаем в подъезд, поднимаемся в лифте. Макс больше не жмётся ко мне, но его лицо лучше всяких слов говорит, что он пережил. Дома. Я расспрошу обо всём его, как только за нами захлопнется дверь.
Максу четырнадцать. Нескладный подросток. И ростом пока не вышел — ещё не успел подрасти. И когда я представляю, как Денис бьёт его, у меня от ярости заходится сердце.
— Пойдём, — командует Сеня, когда мы наконец заходим в квартиру.
Он ведёт его в кабинет, достаёт вещи.
— Мыться и переодеваться, — хлопает по футболке со штанами и чистому полотенцу. А затем, сообразив, идёт за мальчишкой вслед.
Макс пыхтит, пытаясь скрыться в ванной, но Сеня умеет на своём настоять. Сейчас он не похож на моего доброго и мягкого мужчину. В нём столько властности, что хочется поёжиться, но перечить ему сложно.
— Давай, давай, я посмотрю на тебя.
Я слышу, как они возятся, как шумно, со всхлипом ойкает Макс. Я сама вздыхаю и иду на кухню. Надо накормить мальчиков и Мусю заодно. Она крутится у ног, заглядывает в глаза, трётся и урчит — соскучилась.
Наконец Сеня выходит, а в ванной начинает шуметь вода. Сеня садится за стол и барабанит пальцами. Неосознанно: он глубоко погружён в собственные мысли.
— Может, поделишься? — спрашиваю, отрываясь от котлет и закипающей воды. Буду спагетти варить. Быстро. Ещё салат. Наверное, когда женщина думает об ужине для семьи, это её немного успокаивает: руки заняты, а в голове мысли не так сильно скачут.
— В больницу надо. У него рёбра сломаны, наверное. Синий весь. Под одеждой не видно.
Меня начинает трясти.
— Тихо, тихо, — вскакивает Сеня и сжимает мои руки в своих. — Успокойся. Пусть помоется и поест — он ещё вчера, оказывается, ушёл. Ночевал на улице. Весь день голодный. А дальше уже будем думать, что делать.
— Я Наташке позвоню, — шарю в фартуке, куда положила свой мобильный.
— Да? — у Сени такой вид, что впору отшатнуться, но я не делаю этого. Встречаю прямо его жёсткий взгляд.
— Да, Сеня. Она мать. Пусть дурная немного. Ну, хорошо, может и много дурная, но детей Наташка любит, и я точно знаю, что переживает и ищет Макса.
Сеня со мной не согласен, но лишь крепче сжимает губы, глядя, как я набираю Наташкин номер.
Она берёт трубку почти сразу, но молчит.
— Наташ? — мне почему-то страшно.
— Да? — спрашивает сестра осторожно и тихо. Вообще на неё не похоже.
— Наташ, Максик у нас.
Я слышу всхлип и судорожный выдох, словно она плачет и пытается сдержать рыдания.
— Надь, — бормочет Наташка, — пусть он у вас побудет, ладно? Я… потом тебе всё расскажу. Пожалуйста!
Мне становится почти плохо.
— Наташ, у тебя всё хорошо?
— Всё нормально, Надь. Всё хорошо. Я… потом, ладно?
— Если тебе нужна помощь, ты только скажи, — тревожусь я не на шутку.
Наташка фыркает, и в этом неприличном звуке отражается моя привычная сестра.
— Да разберусь я, разберусь, — шепчет она в телефон. — Макса только не отпускайте, присмотрите, ладно? А я тут сама. Потом поговорим.
И Наташа отключается.
— Что там? — выводит меня из задумчивости Сенин голос.
— Непонятно. Попросила, чтобы Макс с нами побыл.
— Ну, это мы и без неё как-нибудь, — сердится Сеня, — пусть и не надеется, что я мальчишку отпущу к этой скотине. По-хорошему, нужно снимать побои и писать заявление в полицию.
— Не надо, — просит Макс. Он бледный и выглядит не очень. — Он сказал, Игоря отнимет, если будем выступать.
— Царёк нашёлся! — мы ему отнимем, гаду.
Сеня зол, и мне стоит большого труда его немного в чувство привести.
Я накрываю стол, и Макс набрасывается на еду. Бедный мой мальчик. Голодный и брошенный.
— Что у вас там стряслось? — всё же спрашиваю. Не могу дождаться, пока он наестся. Думаю, Макс сейчас насытится и уснёт. Вряд ли ему удалось уснуть этой ночью.
— Всё, как обычно. Воспитывал. Он… над Игорем издевался. Учил уму-разуму. А Игорь маленький ещё. А этот пьяный… Я заступился, не смог смотреть. В общем, досталось нам с мамой. Она меня и вытолкнула, а то не знаю, чем закончилось бы.
Макс сжимает губы. Глаза у него блестят.
— Я домой не вернусь, и не просите!
— Никто тебя не отпустит, успокойся, — говорит Сеня. — Тебе надо было сразу к нам стучаться, а не бегать по улицам в таком виде.
— Не сообразил я, — супится Макс, — ноги уносил, подальше.
— Ладно, — хлопает ладонями по коленям Сеня. — Завтра будем разбираться, а сейчас ложись-ка спать.
Они спорят. Сеня настоял, чтобы перетянуть рёбра. В конце концов, Макс пьёт обезболивающие и затихает на диване. Засыпает почти моментально, но даже во сне у него скорбно опущены уголки губ вниз, а брови сведены «домиками».
