Потом заварила себе чашечку солодового напитка «Овалтин». Когда-то няня дочерей миссис Кеппел, большая поклонница этого напитка, всегда давала его на ночь Вайолет и Соне.
Вайолет… Милая Вайолет… Такая страстная натура и по-прежнему безоглядно влюбленная в свою подругу Виту Сэквилл-Уэст. Флора была в курсе того, что несколько лет тому назад Вита вышла замуж, но недавно Беатрикс привезла из Лондона очередную порцию сплетен, согласно которым между молодыми женщинами снова возобновилась их давняя связь. Флора, как всегда, оставалась глуха ко всем этим разговорам, касавшимся ее прошлой жизни. Но тем не менее даже из тех разрозненных фактов, которые сейчас становились ей известными, она понимала, что детская привязанность и дружба между двумя девочками переросла в более сильное и глубокое чувство.
Флора тяжело вздохнула при мысли о том, что Вайолет выросла истинной дочерью своей матери. Уж если кому и продолжать эпатировать высшее общество английской столицы своей вопиющей связью с другой женщиной, так это только ей. Вайолет ведь с детства привыкла к скандалам, она выросла в их атмосфере, а потому воспринимает скандальную известность как нечто нормальное и само собой разумеющееся.
А вот она сама бежала прочь от подобной известности.
У себя наверху Флора улеглась в постель, прислушиваясь к тому, как глухо ухает сова где-то неподалеку. Единственное живое существо, которое не спит в этот поздний час, бодрствуя в ожидании рассвета. Собственное одиночество вдруг стало особенно нестерпимым, накрыло ее с головой, словно черным плащом. Флора снова спустилась вниз и подошла к своему бюро, отомкнула ключом небольшой тайник в одном из ящичков стола, где она хранила свои особо ценные бумаги. Достала оттуда дневник и прошлась пальцами по шелковому кармашку на задней обложке. Нащупала там письмо от своего отца, письмо от короля Эдуарда, которое передал ей в свое время сэр Эрнест Кассель.
Живи свободной жизнью незаметного для окружающих человека. Ах, как же я и сам мечтал когда-то пожить именно такой жизнью. Но главное, оставайся всегда самой собой…
Какое-то время она молча изучала королевскую подпись.
– Эдуард… Тедди, – внезапно выдохнула она.
И впервые за долгие-долгие годы рассмеялась вслух.
– Конечно, – сказала Флора Макникол. – Конечно, а как же иначе?
35
Через два дня Тедди переехал на постоянное местожительство в дом Флоры. И оба они стали стараться изо всех сил, чтобы поскорее привыкнуть друг к другу, что у них получалось то лучше, то хуже. Подход Флоры к младенцу был прост и незамысловат. Она относилась к нему как к осиротевшему ягненку, которому нужны тепло, забота, а главное – молоко. Побольше молока. Но если убирать отходы за животным давалось ей проще простого, то всякий раз, когда она меняла испачканные пеленки у Тедди, она чувствовала явные приступы тошноты.
Нельзя сказать, что малыш был спокойным ребенком. Он постоянно скулил, словно щенок, оставшийся без матери. Только она его покормит, и он с готовностью высосет целую бутылочку молока, уложит в самодельную колыбельку, под которую приспособила ящик, расстелив там побольше одеял, придвинет колыбельку поближе к печке, а сама, крадучись, проберется по лестнице к себе наверх, только уляжется, положит голову на подушку, с наслаждением вытянется и закроет глаза, как снизу раздается громкий плач. Поначалу она старалась игнорировать эти крики. Ведь Беатрикс предупредила ее, что с маленькими детьми нужно обращаться как с животными и так же методично приучать к порядку. Однако, судя по всему, Тедди категорически не желал быть животным и жить по правилам, установленным Флорой. Крики становились все громче и пронзительнее, а когда от них начинал уже сотрясаться весь дом, Флора не выдерживала и сдавалась. В этой войне нервов, по принципу «кто кого», Тедди всегда одерживал верх.
Но стоило ей уложить его на кровать рядом с собой, как он моментально успокаивался и тут же засыпал. И хотя она понимала, что от такого неудобного соседства у нее скоро заболит спина, но усталость брала свое. Она была настолько вымотана и физически, и эмоционально, что в конце концов уступила и позволила малышу спать с ней рядом всю ночь.
После чего в их домике снова воцарились относительный мир и покой. Правда, на саму ферму времени уже не хватало. Пришлось нанимать молодого парня из деревни, который помогал ей с теми работами, до которых у нее самой руки не доходили. Весь размеренный, выверенный до мельчайших подробностей, привычный ритм жизни Флоры был разрушен и уничтожен безвозвратно, но все равно, когда ночью она прижимала к себе крохотное тельце и чувствовала, как бьется сердечко малыша, она одновременно чувствовала, как оттаивает и ее собственное замерзшее сердце, оттаивает и начинает оживать.
Как только летнее солнце начинало светить на полную мощь, Флора отправлялась с Тедди на прогулку. Смастерила из куска холстины повязку наподобие пращи, которой накрепко привязывала к себе младенца. С детской коляской по их холмистой и каменистой почве сильно не разгуляешься, а потому приходилось носить ребенка вот так. Флора старалась не обращать внимания на любопытные взгляды деревенских. Она хорошо представляла себе, какие сплетни гуляют по деревни на ее счет, и только мысленно усмехалась всем этим домыслам деревенских кумушек. Шло время, и постепенно она начала ощущать удовлетворение от той тихой и спокойной жизни, какой жила сейчас. Совершенно забытое чувство, она-то уже и не надеялась испытать его снова. И так продолжалось до того момента, когда в один жаркий июльский день к ней не пожаловал гость.
Уложив Тедди на послеобеденный сон, Флора наконец занялась садом. За последний месяц ее всегда аккуратные рабатки и клумбы пришли в такое запустение, что буквально вопили о помощи, причем не менее громко, чем Тедди, тоже требуя к себе внимания и заботы. И вот она принялась под горячим полуденным солнцем распутывать длинные плети полевого вьюнка, обвившего соцветия люпина, размышляя о том, как быстро дикая природа восстанавливает свой контроль над теми пространствами, которые когда-то были отвоеваны у нее. Стоит лишь отвлечься на короткое время, запустить цветы на месяц-другой, и все возвращается на круги своя.
– Здравствуй, Флора.
Руки ее, измазанные землей, замерли в воздухе.
– Меня зовут Арчи Воган. Ты меня помнишь?
Наверное, я все же перегрелась на солнце, и у меня начались галлюцинации, мелькнуло у нее. Помнит ли она его? Помнит ли она того мужчину, мысли о котором истерзали всю ее душу за последние девять лет? Более глупого вопроса она за всю свою жизнь не слышала. Явно ее воспаленное сознание дало сбой.
– Можно мне войти в дом?
Она отвернулась, пытаясь стряхнуть с себя это странное наваждение, но, подняв глаза, увидела, что за калиткой кто-то стоит. Она тряхнула головой, потом немного поморгала глазами, но фигура не исчезала.
– Чудеса! – воскликнула она вслух.
– Какие чудеса? – поинтересовалась у нее собственная галлюцинация.
