– Да, я все понимаю… И все равно, это огромная потеря. Ведь ваш магазин – это часть наследства, семейный бизнес…
– Наследство, говорите вы? Какое наследство? – Мышь издал ироничный смешок. – В этой семье никогда и никому не везло… ни в чем… А уж в том, что касается денег, то удача всегда поворачивалась к нам спиной… Или, точнее сказать, здравый смысл от нас отворачивался. И чего мы вцепились в этот Хай-Уилд, можно сказать, зубами? Ведь я же знаю не понаслышке, что и для самой Маргарет весь этот дом – это самая настоящая удавка на ее шее, и только.
– Ах, боже мой, – промолвила я сокрушенным тоном только для того, чтобы что-то сказать, и поднялась со стула, чтобы достать из духовки пирог.
– Впрочем, вам до наших проблем дела нет. Разве что придется в ближайшие пару месяцев заняться поисками другой работы. Вот такие мы удачливые во всем. В довершение всех наших бед, сейчас ситуация на рынке недвижимости хуже некуда. Как говорится, не одно, так другое. Словом, мировой экономический кризис на дворе.
– За меня можно не беспокоиться. А вот Орландо будет очень страдать, я знаю.
– Вы ведь его любите, правда?
– Да, очень.
– А он любит вас. Не так-то много вокруг людей, которые терпят его эксцентричные выходки. В наши дни медики с легкостью могут диагностировать у него какой-нибудь психический синдром, типа ОКР. Так называемое обсессивно-компульсивное расстройство или невроз навязчивых состояний. Или еще что-нибудь в этом же роде. Не говоря уже о его навязчивой идее вести свою жизнь так, как жили люди добрую сотню лет тому назад. – Мышь с грустным видом покачал головой. – Когда мы были детьми, то именно Орландо всегда был в центре внимания нашей мамы. Он был ее любимчиком. Когда ему исполнилось девять, мама постаралась, чтобы освободить сыночка от школы под предлогом того, что он страдает сильными приступами астмы. В итоге Орландо обучался дома. Они просиживали на пару днями напролет в библиотеке, читали вслух романы своего любимого Диккенса. По сути, он вырос, так и не соприкоснувшись с действительностью. В этом просто не было нужды. Стоит ли после этого удивляться, когда он часто повторяет, что в прошлом жизнь была гораздо более цивилизованной, да и люди были добрее.
– Особенно если вспомнить все эти ужасные кровопролитные войны, которые велись беспрерывно, – заметила я не без иронии. – Да еще и отсутствие антибиотиков и никакого здравоохранения для бедняков.
Кажется, моя реплика заставила Мышь удивиться. Он даже одарил меня в знак своего согласия доброжелательным смешком.
– Вы правы. А к этому еще нужно присовокупить и тюрьмы для должников.
– Орландо там бы точно не понравилось, – подыграла я своему собеседнику.
– Еще бы! Ни тебе накрахмаленных рубашек, ни тебе бокала сансера… Разве это жизнь?
Мы обменялись понимающими улыбками. Я поставила перед ним тарелку с пирогом. Какие же они разные, эти два брата, подумала я. Впрочем, как и мы с Сиси.
– Многие, и не только Орландо, любят идеализировать прошлое. Я и сам этим страдаю, – пробормотал Мышь, беря в руки вилку, чтобы приступить к еде.
– Сколько лет было вашей жене, когда она умерла? – спросила я осторожно, чувствуя, что мне нужно обязательно затронуть эту больную тему и постараться искупить свою вину за вчерашнее бездушие.
– Двадцать девять. Мы были счастливы с ней.
– Моя сестра недавно потеряла своего жениха. Погиб во время парусных гонок. Самое ужасное, что эта трагедия случилась вскоре после смерти нашего отца. Так что вы правы. Жизнь действительно очень жестокая штука, – выпалила я на одном дыхании, сама удивляясь тому, что могу говорить так долго. Прямо покаяние какое-то.
– Можно только посочувствовать вашей сестре. Никому бы я не пожелал таких тяжких испытаний: потерять практически одновременно любимого человека и отца. – Мышь тяжело вздохнул. – Однако вернемся к прошлому. Так у вас уже есть какие-то дельные мысли на предмет того, каким образом вы можете быть связаны с нашей семьей?
– Никаких мыслей.
– Что?! Вы это серьезно? То есть вы хотите сказать, что провели целых три дня в Хай-Уилд и даже не попытались перетряхнуть все шкафы в поисках семейных скелетов?
– Нет. То есть я…
Я почувствовала, как краска стыда ударила мне в лицо. Мышь так трудно понять. То ли он говорит серьезно, то ли откровенно подшучивает надо мной.
– Ну, знаете ли… На вашем месте я бы тут прошерстил все подряд. А вдруг вам бы удалось отыскать эту самую связь с нашим семейством? А вдруг вы захотите потом претендовать на солидную долю фамильного наследства, а? Впрочем, на данный момент вам светит лишь одно: мы можем включить вас на правах родственницы в нашу общую петицию об объявлении всех нас банкротами.
– Никаких обысков в вашем доме я не устраивала. Да и деньги мне ваши не нужны. Я и сама небедная! – воскликнула я с обидой в голосе.
– Рад за вас! Безмерно рад. К слову говоря, Стар, я ведь просто подшучиваю над вами.
– Ну и шуточки же у вас!
В эту минуту я его почти ненавидела. Надо же! Он снова прочитал мои мысли.
– Честное слово, не обижайтесь. Понимаю, мой юмор немного тяжеловат для восприятия, но я действительно всего лишь шутил. Такой у меня своеобразный механизм самозащиты. N’est-ce pas, как говорят французы. Не так ли? Словом, это мой метод не давать людям расслабляться. Всем нам надо время от времени прибегать к мерам самозащиты, не так ли? Да вы на себя взгляните. Вы ведь очень скрытный человек. Лишь изредка мне кажется, что я догадываюсь, о чем вы думаете, по выражению этих ваших бездонных голубых глазок… Но чаще всего ваши мысли невозможно прочитать.
Я тут же отвела свои глаза в сторону, что вызвало у него новый смешок. Он снова приложился к пиву.
– Но, если честно, – продолжил Мышь, отхлебнув из бутылки пиво, – я вполне серьезно надеялся на то, что вам здесь удастся отыскать нечто такое, что ускользало от моего внимания долгие, долгие годы.
– И что же именно от вас ускользало?
– Как вы уже имели возможность убедиться сами, Флора Макникол вела дневники самым прилежным образом на протяжении всей своей жизни. Эти дневниковые тетради, сорок или пятьдесят штук, долгие годы стояли на книжной полке в кабинете нашего дома на ферме. Отец в свое время нашел их в сундуке на чердаке, когда наводил там порядок после смерти своих родителей. Вот так он совершенно случайно узнал об этой… аномалии, о которой поведал мне уже на смертном одре.
– Что за «аномалия»?
– Речь идет о наследстве… Когда в сороковые годы прошлого века усадьба Хай-Уилд была поделена на части. Если объяснять все проще, то отец полагал, что наша ветвь, то есть Форбсы, оказалась в проигрыше в результате всех этих манипуляций. Иными словами, нас обманули при дележе имущества.
– Понятно.
– Естественно, когда я стал заниматься изучением нашей семейной истории, то снял с полки эти дневники и принялся читать их. Но тут случилась одна досадная заминка. Все дневники Флоры, начиная с 1910 года, отсутствуют. Я хорошо помню, Стар, что изначально этих тетрадей было действительно намного больше, чем сегодня. Тогда они занимали целых две полки, а сейчас и одна полка заставлена не до конца. – Мышь недоуменно пожал плечами. – Проблема в том, что, вполне возможно, именно эти пропущенные годы и хранят в себе доказательства, подтверждающие правоту теории отца. Не то чтобы я собирался что-то там предпринимать кардинальное в этой связи, нет! Но хотелось бы знать всю правду до конца, такой, какая она есть.
