— Отчего же, — ухмыляется Алексей, всё же заставив меня смутиться. — Понравилось. Но брату, появившемуся во время поцесса, она сказала иначе.
— Ты же её не… — каменею. Мне ли не знать, как жестоки игры этих избалованных подростков.
— Слушай, бестолочь, — Шевцов внезапно со злостью хватает меня за запястье, отчего я пугаюсь и роняю вату, — я же тебе уже говорил, что мне подобное неинтересно.
— Мне больно, — выдерживаю его взгляд, хотя у самой всё сжимается в животе от страха.
Лекс отпускает руку, но не взгляд. Я отодвигаюсь подальше на своём сидении. Не стоит забывать, кто он, и как ко мне относится. Подобные ситуации не делают нас ближе.
Шевцов забирает у меня бутылочку с перекисью и выходит на улицу. Я вижу, как он поливает из неё костяшки рук, потом идёт умываться к колонке. Меня передёргивает, стоит лишь представить, как ему сейчас холодно.
Вернувшись в машину, вытирается небольшим полотенцем, которое достал из бардачка, и усаживается за руль. Снова собран, хоть и вид довольно усталый и помятый. Кровь из носа уже не течёт, видно, что губы разбиты с одной стороны.
Алексей пристёгивается, и мы выезжаем на трассу. Молчим до самого дома.
Глава 55
В доме свет не горит, значит, родители ещё не вернулись. Из кухни тянется приятный запах выпечки. По субботам Людмила всегда печёт пироги с капустой, и сладкие — с ягодами и с творогом. Алексей, сбросив обувь и порванную куртку, устремляется туда.
Я хочу просто молча уйти к себе, но слышу из кухни грохот и ругательства. И ноги сами несут туда.
— Что случилось?
По полу рассыпана аптечка, а Алексей вытирает снова кровь с губ, шмыгая носом.
— У тебя опять кровь, — подхожу ближе, — а вдруг это из-за удара по голове. Может, всё же вызовем скорую?
— Нет, просто разбит нос, — Шевцов сдёргивает несколько бумажных полотенец и зажимает нос, запрокидывая голову. — Найди обезболивающее.
Я собираю лекарства с пола обратно в коробку, нахожу нужное. Выдавливаю две таблетки из блистера и наливаю стакан воды.
— Держи.
Полная тишина в доме и подобие человеческого общения между мной и Шевцовым. Насколько всё было бы проще, стань мы друзьями. Но вот действительно же. Неужели его не напрягает эта война?
Алексей вытирает нос и забирает у меня таблетки и воду. Выпив и отставив стакан, поворачивается ко мне, задерживая за локоть, когда я уже хочу уходить.
— Извини, что нагрубил в машине.
Молчу в ответ, ожидая продолжения что-то типа «сама виновата», но его не следует.
— У тебя кровь ещё вот здесь, — пытаюсь сморгнуть странное оцепенение, указывая на свой подбородок.
Шевцов трёт тыльной стороной ладони, но промахивается.
— Нет, вот здесь, — протягиваю руку и касаюсь. Просто какое-то спонтанное движение без задней мысли.
Но вдруг в этом момент бьёт разряд. Болезненный такой, где-то в районе живота, от которого хочется содрогнуться и попятиться. И я рефлекторно так и делаю, но натыкаюсь спиной на крепкую руку, обвившую мою талию.
Мой резкий выдох ловят губы Лекса, и на своих я чувствую привкус его крови. Кажется, что мир вокруг трескается на осколки, осыпаясь мне под ноги. Я пугаюсь, но вместе с тем по телу пробегает странная дрожь, и я хочу, чтобы она повторилось. Тело наливается странным теплом, а голова будто заполняется водой. Или лимонадом, потому что всё, что я ощущаю — это лопающиеся лёгкие пузырьки. Ноги слабеют, когда я чувствую, как его язык касается моего. Едва-едва, очень аккуратно. Но это только сначала. Потом Лекс завладевает моим ртом полностью, вынуждая запрокинуть голову. Я чувствую его горячую ладонь на спине, а под своими — твёрдую грудь. Сознание плывёт, и я едва не оседаю на пол, удерживаемая лишь крепкой мужской рукой.
— Тебя что, никто раньше не целовал? — слышу тихий насмешливый голос прямо мне в губы.
— Ч-что?
Сознание нехотя возвращается, и я понимаю, что Шевцов смеётся надо мной. Там, где только что блуждала такая сладкая нега, теперь разливается горечь. Это же Лекс, Господи! Что же я делаю?
— Пусти! — пытаюсь толкнуть его в грудь, едва обретаю способность говорить.
Но Шевцов и не думает отпускать. Он лишь тихо смеётся, сильнее прижимая меня к себе.
— Тише, мелочь, — снова шёпот почти у моих губ.
И всё снова повторяется. Моего слабого сопротивления хватает на какие-то доли секунды, и я опять растворяюсь в поцелуе. В таком тягучем и сладком, который незаметно для меня самой становится слишком жарким. Я чувствую, как пальцы Алексея сжимаются на моей спине, сминая ткань свитера. И почему-то от этого движения я начинаю гореть сильнее, чем от самого поцелуя.
Шевцов разворачивает нас, прижимая меня спиной к столешнице. Слышу его рваный выдох. Наверное, ему больно. Через мгновение я уже чувствую под ягодицами прохладу стола, а Шевцов устраивается между моих ног, не разрывая поцелуя. Кожа на спине начинает гореть, потому что там я чувствую прикосновение крепкой ладони. Она у Лекса шершавая и твёрдая. Не знаю, куда в этот момент вытек мой мозг, не могу анализировать происходящее. Понимаю лишь то, что внутри заполняет облегчение. Господи, неужели я этого хотела? Неужели дрожь внутри от его взгляда была не только от страха? Ну не дура ли? Бестолочь…
— Дети, вы дома?
Мамин голос врывается в тишину дома и заставляет нас отлететь друг от друга. Как мы могли не услышать, когда открылась дверь? Мама с Виктором входят как раз в тот момент, когда я, едва спрыгнув со стола, одёрнула свитер.
— Господи, Лёша, что с тобой?
Моя мама подходит к пасынку и касается раны на губе. Губе, опухшей не только от удара.
— Дети, что случилось? — хмурится Виктор, сбрасывая на стул джемпер и подходя ближе к сыну.
— Встретили недоброжелателей, — пожимая плечами, отвечает Лекс.
— Яна, а ты? С тобой всё в порядке? — мама в панике оборачивается ко мне.
— Я… да, — моё сердце ещё никак не снизит темп. — Да, всё хорошо. Всё досталось Лёше.
— Может, в полицию позвоним? — Виктор тоже выглядит весьма обеспокоенным. — И врачу тоже.
— Пап, ну какая полиция? — возмущается Шевцов-младший. — Сам разберусь.
Виктор серьёзно смотрит на сына, но вдруг, к моему удивлению, соглашается.
— Хорошо. Но к врачу ты поедешь утром. Степан отвезёт.
И тут уже не спорит Алексей. Вот он пример семейного взаимопонимания и доверия.
— Я пойду к себе, — решаю ретироваться.
Надеюсь, если мой раздрай в душе и заметят, то спишут на происшедшее. И я сбегаю. Взбираюсь по лестнице как можно быстрее, и прячусь у себя. Падаю на кровать прямо в одежде и просто пялюсь в потолок.
