Внутри всё дрожит. Что с нами произошло? Почему это произошло? Что теперь делать дальше? И… чего я хочу?
Закрываю глаза и облизываю губы. Свежие воспоминания вызывают тянущие ощущения в животе. Эти поцелуи совсем были не похожи на тот, когда Шевцов решил «заткнуть» меня. Тогда он просто жёстко ударился своим ртом о мой, но в этот же раз… Никогда бы не подумала, что он способен на такие нежные прикосновения. Да я даже никогда бы не подумала, что моё тело способно так реагировать!
Я вдруг замираю, когда слышу тихий стук. Мама? Нет, я знаю, кто это.
— Пожалуйста, уходи, — тихо шепчу в подушку, чтобы Шевцов не услышал и постучал ещё раз.
Стук повторяется снова. Я сползаю на пол с постели и сажусь прямо у двери. Я чувствую его. Я боюсь его. Я… жду его.
Что он сделал со мной? Зачем? Нашёл новый способ изгаляться?
— Не открывай мне, бестолочь, — слышу шёпот с той стороны двери. — Не открывай, оно тебе не надо. Потому что тогда я уже не уйду.
Я застываю. Сглатываю. Получается слишком шумно, и мне кажется, что Лекс тоже услышал мои сомнения, мои колебания. И моё сумасшествие. Потому что я встаю и открываю двери.
Глава 56
Мне кажется, что проходит вечность, пока я открываю дверь. И всю эту вечность я не дышу, отсчитывая удары сердца. Боюсь поднять на него глаза, боюсь осознать, на что я решаюсь. Это магия, помешательство, но это то, чего так внезапно и отчаянно пожелала моя душа.
Но все же решившись, я словно получаю удар под дых. Потому что вижу в глазах Лекса совсем не то, что ожидала. В них злость и ярость, что переплелись в темный коктейль. Его взгляд обжигает, заставляя почувствовать себя маленькой точкой. Глупой и недалёкой. Я моргаю в непонимании и жду приговора. Может, мне показалось? Может это страсть играет такими переливами?
— Я же сказал, что тебе это не надо.
Кажется, будто слова даются Шевцова с трудом, но он выплёвывает их зло и с презрением. Столь разительная перемена, что задаёшься вопросом: а не показалось ли всё то, что было до этого? Не привиделось ли?
— И мне тоже. Ты просто маленькая глупая дурочка, которая едва не вляпалась.
Слова бьют больнее пощечин, а глаза начинает жечь.
— Сделай одолжение, бестолочь, — забудь. И никогда не вспоминай.
Шевцов разворачивается и через несколько секунд уже хлопает дверью своей комнаты, а я стою как вкопанная. Шок и боль смешиваются в причудливый водоворот, утаскивая меня в пучину отчаяния. Я словно со стороны смотрю, как моя рука закрывает дверь. А потом падаю лицом в подушку и начинаю рыдать. Стыд. Ужас. Непонимание. Почему?
Нет, я не мечтала о нём, даже не помышляла, но как можно быть таким жестоким, чтобы в один час поднять до облаков, а потом сбросить вниз без парашюта. А что если бы зашло дальше? А ведь я решилась! Я впустила в душу по одному короткому стуку. Дура. Бестолочь!
Утром встала с постели разбитая. Даже подумалось, что снова наведалась простуда, но вроде бы нет. Просто шок от вчерашнего измотал тело и душу. Как теперь смотреть Алексею в глаза? Как вести себя с ним и не вспоминать касания его нежных губ к моим? Это ведь были не просто поцелуи. Они вывернули мне душу всего за несколько минут, наполнив глупым осознанием того, что я влюбилась по уши в того, кто превратил мою жизнь в ад.
Но вечно сидеть в комнате невозможно, и к обеду пришлось выйти. Мама хлопотала по кухне, видимо, отпустив Людмилу в выходной.
— Ягодка, привет, как спала? — голос матери звучит взволновано.
— Нормально.
— Алексея оставили в больнице. Виктор поехал к нему, врач сказал, что всё серьезнее, чем нам вчера показалось. Может, ты расскажешь, что всё-таки случилось?
— Мам, я точно не знаю. Какие-то парни подошли и о чем-то говорили с Лёшей, а потом началась драка. Они грубили и говорили гадости.
— Ладно, — мама вздыхает, — разберемся потом. Бери вафли к чаю.
У Шевцова оказалось сотрясение, трещина лицевой кости и перелом двух рёбер. В больнице его подержали больше недели, а потом отец по совету тренера из клуба, отправил сына в восстановительный центр для спортсменов. Мама говорила, что место это недешевое, но так к майским соревнованиям можно быть уверенными, что Шевцов-младший будет в форме.
Потом начались весенние каникулы, и я уехала к тёте Соне. Все это время я запрещала себе думать о Шевцове, посвящая всё время учёбе. Но именно поездка в родной городок расставила все точки над и в моей голове.
Я ужасно была рада встрече со старыми друзьями. Мы гуляли едва ли не до середины ночи, опьянённые ароматом вступившей в полную силу весны.
Днём корпели над подготовкой к ЕГЭ, а вечером снова встречались на лавочке в парке. Ребята приносили портативную колонку, включали хиты этой весны, кто-то пил пиво, и всем нам было очень весело. Я отдыхала душой, проводя время со своими друзьями.
Но на третий вечер приехал от родственников Сашка Терентьев. Мне было неловко после нашей последней встречи, когда он столкнулся с Шевцовым. Я попыталась извиниться, но Саша сказал «Проехали», и вечер потёк дальше. И вот после бутылки пива он как-то незаметно для меня самой всё время стал оказываться рядом. А потом и вовсе закинул мне руку на плечо.
И если с полгода назад я бы почувствовала себя самой счастливой на свете, то сейчас это вызвало такое отторжение, что по всему телу прокатилась дрожь. Это было настолько неприятно, что я едва сдержала себя, чтобы резко не отшатнуться. Мягко высвободилась, на что получила недоуменный взгляд бывшего одноклассника.
— Что случилось? — Сашка спросил удивлённо, будто млеть от его объятий — для меня само собой разумеющееся.
— Ничего, просто…
Ты не он.
Это прогремело у меня в голове, раскрыв истину мне самой. Вот, чьи руки, я хочу, чтобы меня обнимали. Чьи руки касались. И не только руки…
Захотелось взвыть от безысходности. Если раньше я списывала всё на уязвленную гордость, на привлекательность Лекса, то сейчас чётко поняла, что влюбилась в сводного брата. В того самого, что ненавидит и презирает меня. В того, что позволил прикоснуться к себе открытому и настоящему, а потом жестоко захлопнул эту дверь перед носом, так и не пояснив, чем же я недостойна.
Домой я уехала через три дня, но в тот вечер гуляла с друзьями в последний раз. Алёнка приходила ко мне, пытаясь выведать, что же произошло, но я так и не смогла перед ней открыться. Мне было стыдно. Стыдно сказать, что я по уши утонула в своём сводном брате, на которого в горьких слезах неоднократно жаловалась.
Едва переступив порог своего нового дома, я поняла, что Алексей вернулся. Его голос доносился из кухни, а у меня немели ноги. Но я же не могу просто взять и уйти к себе. Нужно поздороваться с Виктором. Он прекрасный отчим — добрый и внимательный, он любит маму.
