То, что Тоха начнёт рыпаться, я даже не сомневался. Даже ждал.
Сейчас бестолочь сидит на полу в этой жуткой комнате, которая раньше мне казалась сосредоточием страсти и удовольствия. Малышка снова похожа на сливочное облачко, только очень уставшее. В неверном свете торшеров, ресницы на закрытых глазах отбрасывают длинные тени на бледные щёки. Причёска растрепалась, в уголке глаза растеклась тушь.
Захочет ли она видеть меня рядом с собой, узнав, в каком дерьме я варился? Не думаю.
Пиликает телефон. Демьян даёт знак. Если получится съебаться без проблем, то я позволю этому ублюдку жить. Быстро набираю Ромыча.
— Бро, мы уже тут, за клубом, — слышу голос моего настоящего друга.
— Пошли, — рывком ставлю бестолочь на ноги.
Девчонка распахивает глаза и смотрит испугано. Она права, есть чего бояться.
Выходим из комнаты и идём по коридору в сторону уборной. Демьян должен был изъебнуться и отключить камеры вокруг здания на несколько минут. Мне похуй, как он это сделал. Хоть отсосал охраннику.
В туалете почти под потолком есть окно. Пролезем. Я взбираюсь на толчок и открываю форточку. Бестолочь заламывает пальцы, но молчит. Умница. Мне сейчас не до болтовни.
Её выталкиваю первой, дальше вылезаю сам, прихватив её туфли. Пусть бежит к машине босиком, иначе ноги переломает.
С другой стороны вижу машину, но это не тачка Должановых. Напрягаюсь. Ермолай тот ещё сучонок, игра может стать ещё куда опаснее. Но тут вижу в приоткрытую дверь знакомую рожу. Слава Богу!
Вваливаемся в тачку с бестолочью. Ромыч сзади, явно прибуханный, на переднем пассажирском Макс, а за рулём… блядь! Чтоб меня! За рулём Ирландо.
Рыжая заводит мотор, и мы валим нахуй из этой клоаки. Потом со всеми разберёмся, но бестолочь надо увезти.
— Чья тачка? — спрашиваю, протягивая стучащей зубами «сестричке» пиджак.
— Тосика, — отвечает Макс.
— А Тосик где?
— На полу в кабинете алгебры отдыхает. Перебрал, — гогочет Ромыч.
Я бы тоже сейчас выпил. Слишком уж всё вышло нервно. С бестолочью потом поговорю о том, что чужим взрослым дядям доверять нельзя. Чувствую, ремень опять не помешает.
А пока я просто обнимаю её, и мы, вымотанные, едем молча.
Эпилог
Бестолочь поднялась к себе после разговора с матерью. Наталья с красными глазами встретила нас, почти в пять утра, на пороге дома. Петруха звонил, сказал, что мы исчезли после часа ночи, на телефоны не отвечаем, вот и подняли панику. Отец с батей Должанова искали нас по ночным клубам и набережной, и ещё не успели вернуться.
— Это всё ты виноват, — выплёвывает жена отца, развернувшись ко мне.
Наконец, Натали, ты сняла свою маску доброжелательности.
— Ты больной, Алексей. И ты заигрался, мальчик, во взрослые игры.
Её глаза сверкают, но мне нихера не страшно.
— Думаешь, я не знаю, чем ты увлекаешься? И если ты втянул мою дочь…
Женщина сжимает кулаки и подходит ближе. И меня тоже охватывает злость.
— А ты? Это ты привезла её и толкнула мне в руки, — хочет увидеть плохиша? Увидит. Просто буду собой, раз уж мы без масок. — Что ж ты за мать, если зная, что я могу с ней сделать, даже замок новый на её комнату не поставила? Ты же помнишь, что раньше в ней жил я.
— Заткнись.
— Или что? Может, ты сердишься, что я к тебе не заглянул?
Лицо опаляет пощёчина, а я ржу. Мне похуй уже на всё.
— Видно, что тебя, отродье, не воспитывали.
— Как ты свою дочь?
Это ментальная пощёчина уже для суки. Давай, яжемать, скажи, что я не прав.
— Значит так, — голос женщины дрожит от ярости. — На столе в гостиной твоя повестка.
— Ты же в курсе, что у меня отсрочка.
Наталья улыбается. Без макияжа она выглядит слегка потасканной, но вполне ещё пригодной. Понимаю, почему отец повёлся.
— Выбирай: или ты валишь на год в армию, давая моей дочери возможность поступить спокойно.
— Или? — ухмыляюсь.
— Я расскажу твоему отцу о вечеринках в «Чёрном Драконе».
Хер знает, откуда она узнала. Не хотелось бы, чтобы отец был в курсе. Но к армии меня так не склонить.
— Как страшно, — цокаю языком.
— И тогда он урежет твоё содержание, паршивец. А если я хорошо постараюсь, то и не только твоё.
Сука. Вот это уже не смешно. Мать содержится в лучшей клинике. Стоит это дорого, и отец уже неоднократно за эти десять лет хотел перевести маму в другую, более дешёвую. Она тоже неплохая, но очень далеко. Я не могу остаться без неё. Мне нужны мои два часа хоть и раз в несколько месяцев!
— Что? Не так уж ты и смел. Решай, Алексей. Всего лишь год и твоя мамочка останется рядом.
Сейчас мне хочется разворотить ей ебало об стену. Тварь нашла мою самую больную точку и надавила шпилькой. Я не могу, не могу лишиться матери окончательно.
— У тебя есть четыре часа до сборов в военкомате. Поспишь в автобусе на распределительный центр.
— А отец?
— Скажем ему, что ты решил стать настоящим мужчиной.
Яна.
Как бы было просто закрыть глаза и стереть из памяти сегодняшнюю ночь. Содрать с кожи омерзительные взгляды развращённых ублюдков.
Я стаскиваю платье, отшвырнув его в дальний угол комнаты, а потом бреду в душ. До красных полос тру кожу, пытаясь отмыться. Уже в третий раз прополаскиваю волосы, надеясь вытравить запах того места. Не хочу думать о завтра. Вообще не хочу ни сегодня, ни завтра. Хочу тишину и сон.
Меня бьёт дрожь даже после пятнадцатиминутного купания почти в кипятке. Кожа горит, а руки как лёд. Заворачиваюсь в тёплый халат и бреду в комнату.
На улице уже рассвело, но плотные шторы мало пропускают света. И его хватает, чтобы заметить Алексея, сидящего на моей постели. Он не переоделся ещё. Что вообще он тут делает?
Останавливаюсь, молча глядя на сводного брата. Шевцов встаёт и медленно подходит. Крепко обнимает меня и прижимает к себе. Мне хочется плакать, но я вдруг застываю камнем. Ненавижу его. Но боюсь мгновения, когда он меня отпустит, когда разожмёт объятия.
Но Лекс этого не делает. Он продолжает так стоять и молчать. Минуту. Пять. Десять… Чувствую, что рубашка у него, где прижимается моё лицо, промокла. Я всё-таки плачу.
— Прости меня, если сможешь, бестолочь, — шепчет мне в волосы.
А потом целует. Так крепко и жадно, будто пьёт моё дыхание, хочет забрать его. Уже давно забрал.
Шевцов стремительно уходит, и спустя минуту я слышу, как возле дома заурчала машина. Подбегаю к окну и не могу поверить в то, что вижу. Степан ставит в багажник дорожную сумку, а потом открывает заднюю дверь, приглашая Алексея.
