Ротканов остановился и внимательно посмотрел на меня, прищурившись. Кивнул каким-то своим мыслям.
— Он и пытался. Поэтому под замком сидит на даче. Охране приказано изъять телефон и ни под каким предлогом не выпускать.
Что ж, заботливый отец, ни дать, ни взять.
— Иначе бы наш разговор мог не состояться, потому что он вдруг решил, что его такой вариант не устраивает.
Я напряглась ещё сильнее. Мне было абсолютно не жаль Должанова, сидящего под папочкиным домашним арестом, меня больше тревожило, чего этот человек, сперва показавшийся таким милым и душевным, хотел сейчас от меня.
В дверь тихо постучали, и с позволения вошла секретарша с подносом. Она переставила две чашки кофе на стол и молча удалилась. Я сделала глоток скорее чтобы закрыться от прямого взгляда генерального, чем от желания пить.
— Анна, вы выйдите замуж за моего сына.
Не знаю, насколько некрасиво это было, но мне и плевать, по большому счёту, но кофе я поперхнулась так, что он пошёл у меня носом. Закашлялась и не сразу смогла сделать вдох. А Ротканов, будто только подобного и ждал, спокойно протянул мне бумажный платок. Губы и кожа под носом горели, когда я вытерлась и посмотрела на генерального. И я не дура, прекрасно расслышала, что это прозвучал отнюдь не вопрос.
— Простите, вы в своём уме?
— Более чем, — он откинулся на спинку стула и сцепил руки в замок на животе.
Очень знакомый жест. До тошноты прямо.
— Я этого не сделаю. И да, я прекрасно понимаю, зачем вы это задумали: дурочка из трущоб отхватила принца, женила на себе, а потом решила оттяпать часть денег и заявила об изнасиловании. Да кто ж ей поверит. Даже заявление не примут.
— Ты умная девушка, Аня, я это уважаю. Но ты сделаешь так, как я тебе говорю. И Роман тоже, потому что у нашей семьи на кону слишком многое.
Как бы я ни старалась держать себя в руках, но моя выдержка стала проседать. Я чувствовала, как немеют кончики пальцев от нервного перенапряжения.
— Игорь Евгеньевич, — я попыталась сменить тактику, сказала как можно более вкрадчиво, с большим трудом приглушив в голосе раздражение. — Я не собираюсь писать на вашего сына никаких заявлений, кроме как об увольнении по собственному. Я просто хочу поскорее забыть. Мне ничего не нужно от вашей семьи.
Ротканов отставил свою кружку и снова поднялся, прошёлся к окну, открыл его на проветривание и снова вернулся в свое кресло.
— Это ты сейчас так говоришь. Даже веришь в это. А через день, месяц или даже год ты вдруг поймёшь, что антидепрессанты не помогают, доверие к мужчинам и вообще к людям хромает на обе ноги, а невроз проник уже во все сферы жизни. И тогда ты начнёшь злиться. И рано или поздно придёшь к выводу, что виновнику того дна, персонального ада, в котором ты каждый день варишься, уж слишком хорошо живётся. И не помешало бы и ему напомнить, как оно бывает. И я, Аня, так рисковать не могу себе позволить.
— И что, попросите свою охрану притащить меня в ЗАГС?
Игорь Евгеньевич рассмеялся, полоснув искорёженным смычком по слуху.
— Нет, конечно. Ты возьмёшь отпуск на неделю, купишь красивое платье, пригласишь родню и придёшь сама.
— А если нет?
— Аня, ну ты же понимаешь, что каким бы замечательным ни был твой дед, ему бы в силу возраста ни за что не одобрили программу лечения и реабилитации в Израиле.
Вот оно. А ведь я подспудно понимала, к чему всё идёт. Внутри стало так холодно и скрипуче, что не удивлюсь, если изо рта пар повалит. Свободной рукой я незаметно ухватилась за край стула, чтобы не свалиться. Клетка захлопнулась за моей спиной с громким лязгом.
Дальше Ротканов продолжать не стал. Он только молча смотрел на меня, а всё что могла я — лишь так же молча испепелять его взглядом.
— Вот и всё решили тихо-мирно, — Игорь Евгеньевич расплылся в улыбке, будто мы только что с ним закончили работу над удачным проектом. — Ты умная девочка, Аня, хорошо поразмыслив, поймёшь, что от этого только выиграешь. Давай говорить откровенно, вы с Романом играли в игры ещё со школы. Так что кто знает, может скоро мой тихий дом огласится весёлыми криками вашей ребятни.
И вот тут-то меня чуть и не стошнило. Внутри всё стянуло в тугой узел ненависти и презрения. И страха. Да, и его тоже. В памяти всплыли вчерашнее и сегодняшнее утро. Потоки слёз в душе, пока вода делает их незаметными, смывая в канализацию вместе с пеной. Сколько раз я намылилась сегодня утром? Раз шесть, не меньше, кожа до сих пор горит от жёсткой мочалки. А там я готова мыться кипятком, лишь бы выжечь воспоминания о прикосновениях. Только воспоминания эти не между ног. Они в голове, и оттуда их не вытравить. Тут уж Ротканов прав, чего уж.
Больнее всего то, что я неоднократно представляла, как это может между нами произойти. И тогда, в школе, да и сейчас, чего греха таить. Но это были лишь фантазии, принадлежащие только мне одной мысли.
Тогда в машине Лекс промолчал, но возле самого дома сказал одну вещь.
— Ты не должна винить себя, Ирландо. Короткие юбки и призывные взгляды — это всё отмазки мудаков. Если ты сказала ему «нет», то неважно, как ты его сказала. Это было «нет». И точка. Запомни: в насилии всегда виноват насильник.
Этот странный парень, сотканный из противоречий, для которого и самого чьё-то «нет» — пустой звук, но, как оказалось, только не в этом, именно он и его слова позволили мне не свалиться в самобичевание, не искать причину в себе.
Но как быть со всем этим теперь, когда я буду видеть его каждый день? Снова слышать голос и видеть те самые руки, которые… Это будет невыносимо.
Я молча поднялась и на деревянных ногах направилась к двери, услышав в спину напоминание о близкой дате. Главное, контролировать дыхание, сконцентрироваться на нём хотя бы до лифта, хотя бы до того момента, как я, пусть и ненадолго, останусь одна. Ведь эта роскошь скоро станет мне недоступна.
37
Я глубоко вдохнула и одёрнула платье. Заправила непослушную прядь за ухо.
— Анют, ты где там, доча? Надо уже на стол всё ставить, времени уже сколько!
— Иду, мам! — отвечаю как можно более бодрым голосом.
Родителям незачем знать всего. Они и так были шокированы новостью. Мама расплакалась, а отец тактично уточнил, не залетела ли я. Только дедушка промолчал, да посмотрел внимательно и серьёзно.
Позавчера я собрала себя в кучу, после того, как несколько часов прорыдала. Позвонила знакомым юристам из Москвы, чтобы проконсультироваться. А вчера утром явилась к Ротканову. И поставила свои условия. Если так хочет прикрыть зад, то пусть даёт мне гарантии, пусть сначала подпишет соглашение, в котором обязуется полностью оплатить деду лечение и реабилитацию. Выбора мне всё равно не оставили, так что хотя бы дедушке полноценную жизнь выторгую.
