— В «Эридан»?
— Можно и в «Эридан».
— И с хозяином нормально познакомишь?
Велесов замирает и глядит на меня с подозрением:
— С Даном?
— Не знаю, мы же еще не знакомы. А Дан — это сокращенно от?..
— Даниэл.
— Экзотика. В кого он такой уродился?
— В папу грузина и маму японку.
Я мечтательно вздыхаю:
— Красивый…
— Так, все! — не выдерживает Велесов. — Никакого «Эридана»! Едим дома, на кухне.
— Под простыней, — добавляю я и смеюсь. — Ну ты чего? А если б я про закат так сказала?
— В смысле? — Он все еще дуется и сопит, но слушает внимательно.
— Про закат над морем. Про орла в небе. Про цветок в волосах. Вот смотришь на что-то, и в груди ёкает: красиво. Так и с Даном…
— Ёкает, значит? — Велесов поджимает губы, кивает каким-то своим мыслям и хватает меня за руку. — Идем.
Я не спрашиваю, куда, хотя ужин, кажется, отменяется. И естественно, мы не идем, а едем. Пусть не на метро, как планировалось, зато только вдвоем, наплевав на истошные вопли Глеба нам вслед. Он все еще помнит свое взрывное фиаско и никак не может расслабиться — зачем нам на свидании суматошная наседка?
По дороге я умудряюсь задремать, а когда Велесов тихонько треплет меня по плечу и выводит из машины, понимаю, что мы у «Москва-Сити».
— Возьми зонтик, — прошу я, и он удивленно задирает голову.
— Ни облачка.
Я пожимаю плечами и послушно иду к одной из башен. До сих пор путаюсь в их названиях, но наша цель наверняка «Око». Просто именно там на крыше смотровая, а куда ж еще мог поволочь меня Велесов после подобного диалога…
В груди не ёкает, нет. Щемит. И чтобы не разрыдаться от умиления, я запрокидываю лицо к небу и любуюсь сверкающими в лучах заката гигантами. Я не говорю, что уже была здесь. Не говорю, что как-то очень долго стояла перед высокими перилами, оснащенными защитной решеткой, и думала, что преграда-то плевая…
Наверху людно, но в какой-то момент я просто перестаю замечать окружающих. Есть только руки Велесова на моих плечах, бесконечное апельсиново-алое небо над головой и высота, от которой внутри все переворачивается.
— Ёкает? — горячий шепот над ухом.
— Ёкает.
Велесов разворачивает меня к себе, и я жду жадного, жаркого поцелуя, но он касается моих губ так нежно, что к глазам снова подступают слезы. Я их смаргиваю, нарочно углубляя поцелуй. Пусть будет страстно, дико, больно, только не… так. Велесов поддается и вскоре уже прижимает меня к себе так крепко, что хрустят кости.
Мы не видим, как люди вокруг ходят от одного бинокуляра к другому; не видим, как за считанные секунды небо затягивает тучами; не видим, как отчаянно жестикулирует взволнованный гид. И когда сверху стеной обрушивается дождь, не размыкаем губ.
— Завтра поужинаем в Золотых мозгах, — говорит Велесов многим позже, когда мы лежим в его кровати, тесно прижавшись друг к другу. — Оттуда тоже вид отличный. И кухня неплохая.
— В каких-каких мозгах? — тихо спрашиваю я.
К горлу подкатывает тошнота. От нервов. От какого-то первобытного ужаса.
— В Золотых. Ты москвичка или где?
Москвичка. Родилась, выросла, живу. Вроде как. В последнее время я уже ни в чем не уверена, но вовсе не в том источник моих страхов.
— Это так ресторан называется?
Велесов смеется:
— Завтра увидишь и поймешь.
Не увижу, не пойму. Я вдруг осознаю это совершенно отчетливо. Не будет ни мозгов, ни ужинов. Ничего уже не будет. Но не в силах объяснить это свое предчувствие, я как всегда трусливо заталкиваю его поглубже, а сама еще сильнее вжимаюсь в Велесова.
Как в последний раз.
7. Что в имени тебе моем
Так странно, боль оставляет следы на наших лицах и делает нас похожими друг на друга.
(с) Стивен Кинг
Мне снится Лиса. В этом сне ей примерно как мне сейчас, значит мне самой едва исполнилось десять. Я пытаюсь что-то приготовить на неудобной новой плите, а сестра прямо здесь, в шаге от меня, ссорится по телефону с мужем.
— Зачем ты его позвал?! Я не просто так отказывалась. Он опасен, Олег, он… не поддается.
Ответа я не слышу, да и сам разговор мне не особенно интересен, их супружеские войны давно приелись, но на сей раз реакция Лисы неожиданно пугает.
Потому что она перестает кричать. И вообще больше ничего не говорит. Просто начинает тихо плакать. Беззвучно глотает слезы, вытирает щеки свободной от телефона рукой, некрасиво размазывая тушь, и молчит, молчит, молчит. Возможно, слушает мужа. А потом поднимает на меня жуткие, почти бесцветные глаза и вздрагивает, будто до этого и не подозревала о моем присутствии.
— Кто не поддается? — спрашиваю я.
Но Лиса лишь зажимает рот и мотает головой.
— Кто не поддается?
Почему-то кажется, что ответ на этот вопрос может все изменить.
— Кто?! — Я почти кричу и просыпаюсь от этого крика, даже в реальном мире ощущая запах сгоревшей яичницы.
Велесова уже нет, но подушка еще теплая, значит сейчас около восьми. Я какое-то время лежу на его половине кровати, впитываю это тепло в последний раз и жду, пока успокоится сердце. Тщетно. Ужас с каждой секундой только нарастает, и я, не выдержав, сбегаю в «свою» комнату.
Контрастный душ помогает. Замедлить пульс, но не выбросить странный сон из головы. И сон ли?..
Полдня я мечусь из угла в угол, решая, уйти сразу или дождаться. Первый вариант безопаснее, второй… второй дарует хоть какую-то надежду. Да, я все еще сомневаюсь в грядущем исходе, верю, что просто перенервничала из-за недели спокойной и счастливой жизни. Но интуиция вопит о надвигающейся катастрофе, и пусть я не знаю точно, почему и как именно все закончится, боль неизбежна, хоть сбегай, хоть встречай ее лицом к лицу.
Я остаюсь.
Велесова нет долго, слишком долго. За окном уже темно. Яновна сообщает, что приготовила ужин и исчезает — не то растворяется где-то в доме, не то и вовсе уходит, давая нам простор для эпичный битвы. Но я уже решила, что сражаться не стану. Мне бы только выслушать, понять…
Несмотря на нервное напряжение, я умудряюсь задремать и просыпаюсь от грубого тычка в плечо.
— Идем, — говорит нависший над кроватью Никита.
Иду. И невольно думаю, что мне б сейчас не джинсы и кроссовки, а рубище какое-нибудь и босиком. Или в каком там виде несчастные всходили на эшафот?
Велесов ждет в кабинете, за столом, будто и не сердце мне рвать собрался, а собеседование проводить. Я относительно спокойно устраиваюсь на приготовленном стуле напротив, Никита остается за дверью. Камера, мотор…
