— Это не вранье. Небольшое преувеличение. Он вообще меня бы всерьез не воспринял. А вы правду всегда говорите? Ни за что не поверю.
Снова молчание.
Ну уж нет!
— И все? Больше нечего сказать? Только из-за того, что я чуть прибавила себе опыта в профессии?
— Нет.
— А что тогда?
— Вы профессиональный дилетант: ни в чем досконально не разбираетесь, так, нахватались везде по чуть-чуть и пишете всякую ересь.
— Вы хоть одну мою заметку читали? — вскинулась я. Теперь от мужчины несло снобизмом и высокомерием, ничего привлекательного в этом не было.
— Нет, конечно, — он как бы удивился моим словам. — Но это совершенно не нужно, по вам и так все видно.
— Что видно-то? В темноте почти сидим. Или вы, как кот, ночью все видите?
Он неожиданно весело рассмеялся.
— Так меня еще не называли.
— Как? Котом? А как называли?
— Вам не понравится.
— Ну и что. Нам с вами детей не крестить. Мне просто интересно.
— Праздное любопытство — еще одна черта типичного журналиста. Вы всюду суете свой нос, зачастую просто так, из любви к искусству, а вовсе не по производственной необходимости.
— Понятно. Ну так как вас называют? Слушайте, тут темно, я не увижу, если вы покраснеете. Я даже не запомнила, как вы выглядите. А еще мне кажется, вас однажды сильно обидел журналист, вот вы нас всех под одну гребенку и стрижете. А может, правду написали?
Он громко хмыкнул, но снова промолчал.
Я же невольно задумалась о его словах. Про типичного журналиста, который ни в чем толком не разбирается, но все равно пишет, а еще страдает нездоровым любопытством. Чушь! Все не так. Я даже головой махнула, чтобы ушли глупые мысли.
Продолжать нашу странную перепалку он явно не стремился. Уткнулся в телефон и отвечал на сообщения, которые, похоже, стали приходить ему безостановочно. Как минимум одна общность у нас есть — оба умеем работать в застрявшем лифте.
А еще я немножко, но все-таки разглядела этого ненавистника журналистов. Резкий профиль, нос с небольшой горбинкой, высокие острые скулы, плотно сжатые губы, волосы, зачесанные назад, кажется, слегка вьющиеся. Сейчас в полумраке он был похож на большую мрачную хищную птицу. Длинные тонкие пальцы уверенно бегали по экрану телефона, а на лбу прорезалась небольшая морщинка. Он хмурился и еще быстрее набирал текст в мессенджере. Потом со вздохом откинул телефон в сторону и закрыл глаза.
— Ну как? Понятно, когда нас вытащат, или надо звонить диспетчеру? — деловито поинтересовалась я. С того момента, как он сказал кому-то, что не намерен здесь час торчать, прошло уже тридцать пять минут.
Не то чтобы мне было страшно, но уже очень хотелось увидеть свет и вдохнуть свежий воздух. И еще отдать, наконец, свою первую заметку с прессухи.
— На подъезде пробка в три километра, техники к нам пешком идут, — мрачным голосом заявил мой «добродушный» сосед. — Что за бред?!
Он вдруг развернулся и изо всей силы врезал кулаком по стенке кабины, которая
тут же жалобно задребезжала за моей спиной.
— С ума сошли?! — закричала я. — Хотите, чтобы мы упали?!
— Простите, — бросил он в ответ и замолчал.
— Вы опоздали, да? Куда-то торопились, верно?
Он не стал меня одергивать, говорить, что я сую свой любопытный нос куда не следует, поэтому я продолжила:
— Это так важно, да? Но ведь рано или поздно мы отсюда выйдем, и вы сможете…
— Не смогу, я уже не успею… — он запнулся и добавил: — Василиса, да у вас талант вытаскивать из человека то, что он не хочет говорить. Далеко пойдете.
— А у вас паранойя, — ответила я устало. — Мне все равно, куда вы там опоздали. Я просто хотела быть вежливой. Но с вами лучше даже не пытаться. Везде происки врагов видите.
— Не врагов, — мягко и с легкой усмешкой поправил он, — журналистов. И я с ними не общаюсь, для этого существует пресс-служба.
— Сноб! — вырвалось у меня. — Мы что, не люди?
Он не успел ответить, потому что лифт сильно тряхнуло, а далее послышался скрипучий голос диспетчера:
— Сейчас пустим лифт, не волнуйтесь.
Мне показалось, что я ослепла от неожиданно вспыхнувшего яркого света. Пришлось зажмуриться, чтобы глаза так не болели. Лифт тряхнуло еще раз, и он, едва набрав до этого скорость, снова резко остановился.
— Ай! — Я, так и не открыв глаза, нелепо взмахнула руками, пытаясь поймать воздух, но вместо этого почувствовала горячую ладонь, сжавшую мои пальцы.
— Тихо, тихо, сейчас все закончится.
Крепко вцепившись в его руку, я ждала, что мы на самом деле рухнем. Вот такой силы оказался испуг от встряски кабины.
— Можно подниматься и открывать глаза, — произнес спокойный, но слегка насмешливый голос. — Мы приехали.
Не дожидаясь, пока я сама встану с пола, он легко поднял меня и тихонько встряхнул.
— Василиса?
Я наконец открыла глаза, постепенно привыкая к искусственному свету. Лифт уже стоял, а за закрытыми дверями слышались чьи-то голоса.
— Вы в порядке?
На меня внимательно смотрели черные колючие глаза большой опасной птицы.
Я все верно в темноте рассмотрела: густые темные волосы, открывающие высокий чистый лоб, резко очерченные черные брови, тонкий нос с заметной горбинкой. Но я никак не ожидала, что он окажется таким вызывающе красивым, и как завороженная продолжала разглядывать его. На вид ему было…
— Вася! Ты в порядке? Здрасте!
Я повернула голову на знакомый голос. На нас смотрело, наверное, десятка два удивленных глаз, не меньше. Но я видела перед собой лишь ошарашенного Елисеева и стоящую рядом с ним блондинку Трегубову. Она первой и очнулась от изумления. Влетела в наш лифт и, оттолкнув меня, чуть ли не впечаталась в темно-серый костюм.
— Олег Константинович, пожалуйста, можно всего один вопрос? Это правда, что вы женитесь и отходите от дел?
