Что и собиралась делать.
Некоторое время я еще лежала, притворяясь спящей. Вздрагивала от каждого шороха, от каждого звука, что раздавался за дверью. Ждала, пока установится тишина. Та тишина, что бывает лишь ночью, когда все вокруг спят. Когда и происходит все самое тайное. То, что никто не должен увидеть.
Мой отец всегда отличался своеобразными взглядами на воспитание. Возможно, сказывалась армия и дальнейшая служба. Не знаю, но когда мне было пять и я — неугомонная, громкая — бегала по квартире по выходным, мы частенько играли в игру, которая в дальнейшем переросла в нечто большее.
Отец учил меня быть солдатом. Завязывал мне ноги и руки разными узлами и предлагал попробовать выпутаться. Отжималась, приседала, нарезала круги по гостиной, перетаскивала книжки и держала на вытянутых руках подушку. Мне нравилась такая игра, но однажды отец показал мне, как можно выпутаться из наручников при помощи скрепки.
Естественно, в детстве он этому меня так и не научил, но позже, когда мне было четырнадцать или пятнадцать, я загорелась идеей научиться избавляться от наручников и сделать отцу сюрприз. Мой сюрприз закончился моим воем и поездкой в травмпункт, потому что с дури я выбила себе большой палец, наслушавшись подсказок от друзей. Больше я к этой идее не возвращалась, но тем не менее знала, что скрепкой открыть наручник можно. Оставалось найти эту самую скрепку…
В спальне, в которой я лежала, имелся самый минимум мебели. Кровать, две тумбочки и шкаф. Вообще создавалось впечатление, что мы находимся не в жилом доме. Не было уюта, ощущения обжитости, несмотря на настенное бра, что тускло освещало комнату. Под этим подрагивающим светом было трудно разглядеть что-либо, но я не унывала.
Порылась в пустой тумбочке, заглянула под кровать и даже осмотрела батарею. Дальше просто не дотягивалась, а двигать кровать — это создавать лишний шум. Пришлось осматривать себя в поисках подходящей железки, но ни на джинсах, ни на кофте с курткой ничего не нашлось. В волосах заколок тоже не имелось. Отчаяние прорывалось наружу, затапливало сознание, пока я не потянулась к серьге, чтобы поправить ее.
Серьга! Тонкие серьги-кольца подходили просто идеально. Обыкновенные железки, покрытые золотой краской, были моим самым любимым украшением. Я редко меняла их на что-то другое и честно обещала себе, что когда-нибудь обязательно куплю такие золотые. Не купила, а теперь радовалась так, как не радовалась ничему в жизни.
Чуть согнуть край, вставить в отверстие. Потратила минут десять, пока нашла механизм. Правильно надавить на него тоже было делом нелегким, но и это мне удалось. Сердце стучало быстро-быстро, подстегиваемое азартом. Прильнув к окну, жадно разглядывала темную ночь. Первый этаж, метровые кусты, высокий, но явно старый покосившийся деревянный забор.
Главное было не торопиться, чтобы не создать лишнего шума. Дверь спальни открывалась вовнутрь, а потому на всякий случай я перетащила к ней обе тумбочки. Единственное окно открывала, стиснув зубы. Старая деревянная рама поскрипывала, поддавалась неохотно, но уже через несколько минут я полностью пропала в кустах.
Не шла — перетекала, пока не достигла забора. Пульс стучал в ушах, в горле пересохло, а я старалась уловить малейшие изменения. Ветер гонял кроны деревьев, выла чья-то собака — далеко отсюда. Сумку жалко и телефон — пусть и разбитый. Документы придется восстанавливать, как и банковскую карту, но это меньшее из зол. Лучше быть на свободе, чем при своих вещах.
Брешь в заборе я нашла спустя секунды, показавшиеся целой вечностью. Просачивалась в узкий проем между деревяшками, больше всего на свете боясь застрять и провалить миссию по своему спасению. Отец мог бы мной гордиться. Да я сама собой гордилась! И буду гордиться еще больше, когда уберусь отсюда как можно дальше.
По дороге не шла — перемещалась перебежками, держась кустов и тени деревьев. Понятия не имела, где находилась, а потому вздрагивала каждый раз, когда за одним из встречных заборов начинали лаять собаки. Была мысль постучаться к кому-нибудь, попросить вызвать полицию, но я почти сразу же ее отмела. Просто потому, что в соседних домах меня наверняка будут искать в первую очередь, а незнакомых людей мне подставлять не хотелось.
Шла долго. С первыми рассветными лучами адреналин схлынул и силы начали меня покидать. Выйдя к шоссе, наконец-то увидела название дачного поселка, но оно, к сожалению, мне ничего не дало.
Очень сильно надеялась, что на пути мне встретятся автомобилисты, да только произошло это уже тогда, когда я шла исключительно на голом упрямстве. Увидев вдалеке несущийся по трассе автомобиль, выбежала прямо на дорогу и начала прыгать, размахивая руками, чтобы меня точно увидели, а не закатали в асфальт.
Да только этот автомобиль я узнала еще до того, как смогла разглядеть водителя.
Осознание пришло молниеносно. Рухнув на землю, я просто взяла и разревелась, потому что уже не могла держать в себе эмоции. Все хладнокровие, которое я так старательно наращивала за эту ночь, просто испарилось. Когда машина остановилась в непосредственной близи от меня, даже разглядеть родное лицо не смогла — пелена, застилающая глаза, мешала.
Зато запах…
Этот аромат парфюма, помноженный на запах кожи, я могла бы узнать из тысячи. Не понимала, почему не узнавала раньше, когда мучилась от мыслей, с кем провела ночь. Но теперь…
Теперь сомнений не было.
— Володя… — всхлипнула я, не имея сил даже обнять его за шею.
— Эй, морковка. Тихо-тихо, маленькая моя. Все хорошо. Давай, нужно сесть в машину.
Уговаривал, говорил со мной, словно с маленькой, но я не была способна ни на что. Да и не требовалось ничего. Он сам легко перенес меня в машину, а я не понимала — это он дрожит или все-таки я?
Цеплялась пальцами за его руку, сжимала крепко-крепко, пока авто разворачивалось и уносилось прочь от этой дороги, от дачных поселков, от злых людей. Не знала, сколько прошло времени, но говорить я смогла далеко не сразу. Сначала просто захлебывалась словами, пытаясь сказать хоть что-то, а Володя терпеливо успокаивал, кивал, сжимал мою руку в ответ.
Выдохшись, я даже задремала ненадолго, не отследив тот момент, когда провалилась в темноту, а проснулась от стойкого ощущения, что машина остановилась. По крайней мере, меня не сильно, но все-таки повело вперед.
Распахнув веки, в первые секунды готова была вновь рухнуть в панику, но, увидев родное лицо, взяла себя в руки.
— Почему мы остановились? — спросила сипло, и мне тут же протянули изрядно початую бутылку с водой.
— Нам нужно поговорить, — произнес Володя мягко, но в то же время как-то непреклонно, отчего у меня холодок по спине побежал.
— Сейчас?
— Другого шанса не будет. То, что я сейчас расскажу, очень важно. Ты должна дослушать меня до конца…
Это было невыносимо — слышать, понимать каждое слово и не пытаться что-либо изменить. Боль, страх, неверие — я купалась в этих чувствах, захлебывалась ими, вновь погружаясь в истерику.
