Он рассказывает, как это случилось:
– Я там еще что-то рассказывал между песнями, пробыл на сцене не один час…
Но я не слушаю на самом деле. Я так счастлива, что, наверное, сейчас разревусь.
Ой, смотрите. Уже разревелась.
Ощущение такое, как будто рождаешься заново. Как будто ты долго тонула и все же сумела вырваться на поверхность. Я исповедалась в этом одежном шкафу, и пьяный священник отпустил мне грехи. Теперь можно снова вернуться в мир и грешить дальше. У меня снова есть будущее, оно подключилось к Сети с тихим хлопком и треском, и все раковые наросты в моем бедном сердце сами собой рассосались. Я никого не обидела, будучи пьяной! Я не совершила ничего плохого! Все пьяные бредят, пьяным это простительно! Можно жить дальше! И я буду жить дальше! Приключения продолжаются!
– Герцогиня, ты тут? – говорит Кайт. Я не ответила на его последнюю реплику. – Ты меня слушаешь? Ты не заснула?
Я вздыхаю, и вздыхаю еще раз – от чистейшего счастья – и говорю:
– Нет, не заснула. – А потом говорю самые лучшие в мире слова: – Джон, нам надо увидеться и вместе выпить.
Когда мы заканчиваем разговор, часом позже – когда я сказала, что переезжаю жить в Лондон, и рассказала, как я едва не сошла с ума, но мне уже лучше, гораздо лучше, – в щель дверцы шкафа пробивается свет. Я предполагаю, что это рассвет. Выбираюсь из шкафа и вижу, что это ночник. Люпен проснулся и сидит на моей кровати.
– Можно мне лечь с тобой? – спрашивает он.
– Конечно, можно, малыш, – говорю я и забираю его к себе под одеяло. – Тебе всегда можно лечь с Джоанной.
Мы уютно ложимся в продавленной ямке, оставшейся после бабули. Я сплю на этой кровати в последний раз.
Эпилог
Автозаправка на шоссе М1.
Четверг
Папа выходит из «Бургер-Кинга», ест на ходу воппер.
– Жизнь на колесах! – говорит он. Все лицо в соусе. – Мотор еще тарахтит!
Мы на автозаправке в Уотфорд-Гэп, на самой границе между севером и югом. День холодный и ветреный – цилиндр постоянно сдувает с башки. На самом деле я не понимаю, как люди носят цилиндры и не роняют их постоянно. Взять того же Слэша. Наверняка он использует застежку-липучку. Не знаю, как у него получается. Может быть, он цепляет ее к волосам.
Папин фургончик стоит на месте для инвалидов – ярко-оранжевый знак «Инвалид» лежит на приборной доске, чтобы все его видели. Фургончик набит под завязку – одеяла, постельное белье, черные пластиковые мешки, куда сложена одежда, прижимаются к оконным стеклам, словно кучи барахла, которое везут на блошиный рынок, а также комод и Будда, выбранный третьим («Нет, Джоанна, этого Будду я тебе не отдам – мне нравится его лицо»).
В этом фургончике – все мое земное имущество.
Я заплатила за папин воппер: «Пробковый сбор, Джоанна».
Я купила ему сигарет: «Чтобы я не заснул за рулем по ходу миграции», – и большой стакан шоколадно-молочного коктейля: «У стариков должны быть свои маленькие приятности».
Кроме того, я заплатила за бензин. Папа очень серьезно меня уверял, что бензин на эту поездку обойдется в 90 фунтов. Лишь спустя несколько лет я узнала, сколько стоил бензин в 1993 году, и искренне восхитилась старым пройдохой: даже в минуты прощания он умудрился меня обдурить.
Мы садимся в фургончик. Папа неторопливо пьет свой молочный коктейль, и мы наблюдаем, как люди снаружи суетятся под мелким дождем.
– Мы могли бы здесь поселиться, – говорит папа, похлопав рукой по приборной доске. – У нас есть плита, раковина и двухъярусная кровать. При необходимости здесь можно жить. Передвижной лагерь. Наш новый дом на колесах.
Откуда-то сзади доносится голос Крисси:
– Да ну на хер. Что за жуткая мысль!
Я вижу Крисси в зеркале заднего вида. Он сидит, втиснувшись между шторами и одеялом, и держит на коленях собаку. Собаку, как и меня, укачивает в машине. Если она будет сидеть на полу, ее обязательно вырвет.
– Может быть, уже поедем? – говорит Крисси. – Теперь вся машина пропахла мясом, а я не могу даже открыть окно, потому что у меня тут собака.
Вчера вечером Крисси пришел ко мне в комнату.
– Тук-тук. Дай мне слово, Джоанна, что ты не мастурбируешь баллончиком лака для волос, иначе, клянусь богом, я точно тебя пришибу. – Он сообщил, что поедет в Лондон вместе со мной и поживет у меня первые две-три недели. – Просто чтобы убедиться, что у тебя все в порядке и ты случайно не вырубишь топором у себя на руке список покупок.
То есть так он сказал, но я видела, как он украдкой просматривал список лондонских клубов в «Голубом листке» в газетном киоске, и знаю, зачем он действительно едет в Лондон: чтобы сводить меня в мой первый в жизни гей-клуб, где я наконец заведу настоящих друзей-геев!
– Поехали, – говорит Крисси. – Эта стоянка меня угнетает.
Папа заводит мотор, выруливает со стоянки и включает магнитолу.
– Есть пожелания, что будем слушать?
Я ждала этого вопроса, я к нему подготовилась. У меня на кассете – новый сингл «Blur». «Продержаться до завтра». Я им одержима весь последний месяц. По-прежнему создавая свою легенду, я давно запланировала, что именно эту песню я буду слушать по дороге на юг – буду слушать, как Деймон поет о Лондоне и как он заблудился на Уэстуэй, – и сидеть с видом задумчивым и благородным, как и положено человеку, осознающему свою судьбу. Я даже представляла, как папа обернется ко мне и скажет: «Да, это ты, моя девочка. Ты – девчонка двадцатого века». А я закурю сигарету и скажу: «Даже не сомневайся, пап». Это будет заклятие на удачу. Заговор на будущее. Поворотный момент в моей жизни.
Мы слушаем молча, примерно минуту.
– Что за херня? – говорит Крисси. – Поставь лучше «Bee Gees».
Я ставлю «Bee Gees». «Трагедию». Пока я вожусь с магнитолой, папа уже обогнал три машины.
– Я вот что подумал, – говорит он, подрезая «Фольксваген Жук». – Завтра будет концерт Бьорк. Ты же сможешь внести нас в гостевой список, да, Джоанна? Старина Пэт Морриган плюс один? Потому что у меня есть план. После концерта будет вечеринка, и вот там-то мы и побеседуем с дятлами, которые всем заправляют.
Папа явно воодушевился.
– С важными дятлами. С дятлами, очень влиятельными. С худшими из всех возможных. Если честно, я себя чувствую идиотом со всеми «рассылками демок по студиям» и «обзорами в паршивом журнальчике» – без обид, солнышко. Надо было не тратить зря время, а сразу вливаться. Прорываться на сборища, где наркотики, шлюхи и рок-н-ролл – как раз там-то и делаются все дела. Зуб даю, дятлы все те же, что были тогда. Я готов спорить на деньги, что обязательно встречу кого-нибудь из знакомых. Когда-то я знал их всех. Помню, был один хрен из отдела по поиску новых талантов…
