— Валерия, твоя помощница, — уточняет Альбина. — Признавалась тебе в любви и говорила, что быть без тебя не может. Я бы, возможно, стерпела её признания, если бы не увидела вас лично. Ты привез её и ребенка в платную лабораторию. Я тогда смотрела на вас со стороны и ревностно думала, что вы неплохо смотритесь. И она, в отличии от меня, ещё сможет родить тебе однажды ребёнка. Потом я увидела, как она поцеловала тебя. В щеку, правда, но для меня это не имело значения. Ты предал меня и предал Полину и ещё одного твоего предательства я больше не вынесу.
От злости закидываю голову к потолку. Из ушей разве что пар не валит. Нервно бью кулаком о стену, до кровавых ссадин на костяшках. Разворачиваюсь к Альбине спиной, с силой бью ногой по журнальному столику. Бумаги тут же летят на пол, у столика ножка отваливается.
Кудряшова закрывает рот рукой, в дверь палаты громко стучат.
— Всё в норме, оставьте меня! — кажется, от палаты тут же отходят. — И ты, увидев это ничего мне не сказала, Альбин? Просто молча сказала, что разлюбила и поэтому ушла?
Перевожу на неё взгляд, вижу, что Альбина согласно кивает.
— Блядство! Я никогда не трахал Леру! Никогда! Могу привезти тебе её лично, и она подтвердит мои слова, — Кудряшова закрывает глаза и пытается удержать выступившие слёзы. — Сообщения от неё были, но если ты не видела, то я никогда на них не отвечал. Возил в поликлинику её ребёнка, потому что тот был болен ДЦП, а машина Валерии была в автомастерской. Поцелуй в щёку… да это, мать твою, было просто в знак благодарности. Спонтанность, которую я обычно пресекал, а при первой же возможности перевел Леру на работу в компанию к Васнецову.
— Но Рома сказал… — она глубоко втягивает в себя воздух. — Он подтвердил, что между вами отношения. Говорил, что ты лично рассказывал ему в каких позах трахал свою помощницу.
Её голос тоже срывается на крик и теперь я чётко вижу, что она плачет. Подхожу к ней ближе, вытираю пальцами выступившие слёзы, опять целую, чувствуя её напряжение. Сжимаю пальцами её ягодицы, вжимаю в стену и по-собственнически пробираюсь языком в её рот. Хочу её сильно и до безумства. Хочу пометить и сделать её своей. Хочу, чтобы на каждом участке её бархатной кожи стояли мои метки.
Подхватываю её руками за бедра, упираю в стену и развожу ноги в стороны. Одной рукой расстегиваю ширинку и, достав эрегированный член, приближаю к её входу.
Кудряшова мокрая и тихо стонет, когда я размазываю её влагу вверх и вниз. Когда ласкаю клитор головкой, закусывает нижнюю губу и впервые поднимает на меня замутненный взгляд.
— Я трахал только тебя, Альбина. И дальше буду трахать. Часто, долго, когда захочу, слышишь меня… Пальцем ему не позволю тебя коснуться. Ты только моя.
Она коротко вскрикивает, когда я вхожу в неё до упора. Когда насаживаю на себя и несдержанно вбиваюсь, чувствуя, как узко мой член сжимают стенки её влагалища. Опускаю взгляд вниз, потому что хочу смотреть какая она там нежная, как идеально выбрита и подходит только мне, потому что создана для меня.
Почти не чувствую боли в области швов, плевать я на них хотел.
В палате раздаются влажные звуки. Шлепки, которые возбуждают и заводят всё больше и больше. Её стоны мне на ухо и острые ногти, которые даже сквозь футболку царапают спину. Вбиваюсь в неё чаще, глубже, выбивая из неё крики. Закрываю её рот своим, потому что в больнице картонные стены и нас могут услышать.
Кудряшова резко выгибается и сильнее вдавливает наманикюренные ноготки в мои плечи. Члену становится в ней теснее, и я понимаю, что она вот-вот кончит. Вспоминаю, как она делала это раньше — приоткрывала пухлый рот буквой О, до крови губы кусала и мелко в моих руках сотрясалась. Внутри меня появляется чувство ностальгии, потому что сейчас она делает это точно так же.
Мой финал наступает тут же, следом. Достаю из неё член весь в её влаге и кончаю на её промежность, собой помечая.
Мы тяжело дышим, я осторожно ставлю Кудряшову на пол и прохожу по палате в поисках салфеток. Несмотря на разрядку мне хочется её еще — эгоистично и долго трахать.
Альбина стоит словно фарфоровая кукла — красивая, обездвиженная, когда я её вытираю. После того, как убираю с неё свои следы, она поправляет белье, одергивает вниз платье и короткий халатик. Приглаживает взъерошенные волосы и направляется на выход из палаты.
— Я всё ему скажу. Завтра же. Только выберу удачный момент, — произносит тихим голосом, когда открывает дверь.
Я ничего не отвечаю. Знаю, что, несмотря ни на что, она принадлежит мне по праву и обязательно будет моей, чего бы мне это не стоило.
Глава 24.
Альбина.
— Подгузники не забыла? А присыпку? — спрашивает мама, забираясь в машину.
Она садится на переднее сиденье, рядом с Ромкой, что не может не радовать. Мы с человечком по имени Вика будем спокойно ехать сами. Мама всё же настояла на своём — на семейном отдыхе, вдали от города, перекрутив аргументы таким образом, что так лучше для нашего ребёнка.
— Не забыла, мам. Всё в багажнике.
Мама до сих пор считает меня маленькой глупой девочкой, не способной запомнить элементарные вещи. В детстве это было нормой, но сейчас мне кажется, что она забывается — уже давно взрослая. Мне тридцать три, у меня самой есть ребёнок и я умею нести ответственность за собственные, пусть и не всегда правильные, поступки.
Пансионат, где мы решили остановиться, находится в ста километрах от города. По фотографиям мне показалось, что там изумительно — чистый воздух, вокруг сосновый лес. Бассейн, массаж и шведский стол. А я, кажется, сто лет не отдыхала. Несмотря на то, что этот отдых морально будет не таким уж и лёгким, я постараюсь подобрать правильные слова для Романа, чтобы мягко разорвать наши с ним отношения, оставшись при этом хорошими родителями для Вики.
Я планирую вернуться с дочерью в свою квартиру. Пожить отдельно от мужчин и хорошенько всё обдумать, не бросаясь в омут с головой в новые отношения.
— Как себя чувствует Громов? — спрашивает невозмутимым тоном Игнашев.
Я не вижу лицо мамы, но даже со спины замечаю, как сильно она напрягается. Когда мы развелись, она обозвала моего бывшего мужа исчадием ада. Боюсь, что она съела бы меня с потрохами, если бы узнала, что вчерашним вечером её послушная дочка с ним переспала и опять впустила в свою душу и сердце.
— Идёт на поправку, — отвечаю, как можно спокойнее, протягивая в пухлую ладошку дочери погремушку.
Стыдливо отвожу глаза, стараясь не встречаться взглядами в зеркале заднего вида с Романом, хотя я чувствую, что он на меня смотрит.
Викуля трясет игрушкой и забавно причмокивает своим губками, заставляя меня несдержанно склониться над ней и тут же поцеловать. Не знаю, чтобы я без неё делала. Кажется, что дочь заменила мне целый мир — чего стоит одна только её беззубая улыбка.
