— Что ты себе позволяешь? — сердито спросил, встряхивая за плечи. Карие глаза, минуту назад сверкающие довольным озорством, сейчас смотрели виновато.
— Она мне не нравится.
— Мне тоже многие не нравятся, но я не веду себя, черт знает как! Твоя антипатия не дает тебе право вести себя, как хочу. Еще раз выкинешь какой-нибудь фокус, я перестану приезжать сюда! Поняла?
— Она тебя не любит! Она меня не любит! — губы обиженно задрожали. Сжав зубы, притянул ее к себе.
— Малыш, главное, что тебя любят родители и я. Остальное ерунда!
— Ты не уйдешь?
— Нет, я всегда буду рядом, — обхватив ладонями голову, поцеловал в лоб. А на душе скребли кошки. То, что я не позволял себе думать, вслух произнесла Милана. Олеся не любила детей, независимо, чьи они были, она хоть и говорила, что любит меня, но я видел, в синих глазах нет той нежности, которую наблюдал в глазах близких мне людей: Наташи, Иры, Алены, по отношению к своим мужьям.
Напевая какую-то мелодию, зашел в приемную. Секретарша вскочила на ноги. Дарья лучезарно улыбнулась. Что ж, я тоже был рад ее видеть, до чертиков соскучился по работе, по движухе.
— Доброе утро, Дмитрий Александрович! Отлично выглядите!
— Спасибо Даша, впервые оценил прелести пляжного отдыха.
— Вам это нужно было, не всегда же работать!
— Ничего срочного нет?
— Нет.
— Тогда я у зама, — зашел в кабинет, положил портфель, и направился к Борису. При виде меня его Вера тоже вскочила на ноги, но я покачал головой, давая понять, что предупреждать о приходе не надо.
— Судя по твоему довольному лицу, отдохнул, как положено, — Борис встал из-за стола. Я пожал протянутую руку и отдал пакет. Он с любопытством заглянул внутрь. Сел на стул.
— Ааа, Дима, ты сделал мне одолжение! Ирка меня уже начала пилить, что ее духи заканчиваются и пора ехать в Париж.
— Я о тебе подумал, когда их увидел. Но не знал, что угадал вовремя.
— Как Леся?
— Хорошо. Отдохнула, подобрела.
— Ну, я видел по фоткам, что настроение у нее лирическое.
— Каким фоткам? — нахмурил брови. Борис защелкал мышкой, развернул монитор ко мне.
— Социальные сети великая вещь. Я сердился на Иру, что она зависает там и выставляет фотки, запретил показывать Богдана и себя. Но подглядывать за другими прикольно. Правда твоя подружка никогда не выкладывала твоего лица, так руки, запястья, затылок, сопровождая лирическими надписями, типа: «Любимый человек прогонит грусть, всего лишь ласково улыбнувшись только тебе».
Я разглядывал фотки со страницы Олеси. Вот она смеялась на пристани, придерживая шляпу. Вот я со спины на катере. И сердечки вместо подписи. На душе стало тепло. На отдыхе мы стали ближе друг другу, сумели о многом поговорить, очень надеялся, что правильно расставили приоритеты.
— Ты ничего не хочешь сказать? — вопрос Бориса был произнесен, когда появилась фотография рук Олеси с кольцом на безымянном пальце. Сапфир в окружении бриллиантов. И надпись: «И я сказала «да»».
— Я сделала ей предложение, — поднял на друга глаза, тот внимательно смотрел на меня. — Знаешь, мне кажется, она после этого расслабилась и успокоилась. И мне легче. Впервые отношения перешли в нечто серьезное, ничего не случилось, никто не прислал мне компромат, никого не обнаружил на месте измены.
— Наверное, целое состояние стоит.
— Последний раз тратился на Кэти, когда покупал ей машину и кольцо.
— И когда свадьба?
— Как только она скажет, что залетела.
— Ты полностью уверен, что это твой человек? — Борис нагнулся в мою сторону, — Я рад за тебя, но понимаешь, Олеся не производит впечатления человека, у которого семья на первом месте. Работа — да. Но не семья. И это не только мое мнение, мы все так думаем.
— Я сделал свой выбор, и вам остается только смириться, — спокойно отчеканил каждое слово, не мигая, смотрел на друга. Тот смутился, опустил глаза. — Поэтому просто порадуйтесь за меня. От души!
Кондиционер не спасал от духоты. Записал в ежедневнике, чтобы заменили или посмотрели их. Слушая своих сотрудников, которые занимались одним большим проектом, делал на листке пометки, на что потом самому посмотреть, посчитать. Рядом завибрировал телефон. Высветилось имя Олеси. Даже ради нее не стал прерывать совещание. Когда мы впятером стояли возле чертежа, сзади шумно открылась дверь. Я обернулся. На пороге стояла Олеся, глаза ее лихорадочно блестели, на губах была глупая улыбка. Безумное предположение заставило сделать пару шагов ей навстречу. Слишком она была счастлива. Предвкушая радость, улыбнулся в ответ.
— На сегодня все, я потом сам посмотрю кое-какие данные, и завтра продолжим наш разговор, — бросил через плечо молчаливым работникам, взял со стола ежедневник, телефон, листы и ручку. Подойдя к Олесе, глазами спрашивал то, что пока боялся произнести вслух, но она загадочно улыбнулась. Мы, переглядываясь, направились в мой кабинет.
— Что? — спросил, едва за нами закрылась дверь, обнимая девушку за талию.
— У меня для тебя новость! Ты сейчас упадешь, так что давай присядь!
— Нет уж, я хочу почувствовать, как дрожат ноги от счастья!
— Господи, я до сих пор не верю своему счастью! — Олеся высвободилась из объятий и, кружась по кабинету, замерла посередине. — Меня пригласили в Нью-Йорк! Я теперь буду консультантом в ювелирном доме Тиффани.
Губы продолжали улыбаться, зубы сжались, до конца еще не осознавал смысл сказанного, но что-то внутри оборвалось, ощущение, что падал куда-то в пропасть без страховки.
— Круто! — прошел к столу и сел, положив руки перед собой. Олеся подбежала ко мне, развернула стул и села на колени, обхватила ладонями лицо и приникла к губам. Не получив ответа, она подняла голову и впервые заглянула в мои глаза. Мне пришлось отвести взгляд, потер устало переносицу.
— Ты не рад…
— Рад. Как профессионал. Но не как мужчина, — честно признался, Олеся встала и подошла к окну.
— Ты не понимаешь, такой шанс выпадает один раз в жизни!
— Понимаю! Как раз я тебя очень хорошо понимаю! — горько произнес, смотрел на прямую спину Олеси, на ее руки, которые себя обнимали, на струящиеся волосы. Мне хотелось ее удержать возле себя, но это было б неправильно. Умом понимал, что ей надо развиваться в своей сфере. Перед глазами пронеслись наши совместные дни. Чувствовал себя, как человек, которому сообщили, что он неизлечимо болен. Встал, подошел к ней, положил руки на плечи. Она повернулась ко мне, глаза были полны слез. Нагнулся к губам. Наша страсть, наверное, единственное, что нас держало вместе. Оказывается. Олеся стала расстегивать рубашку, закинув галстук на плечо. Задрав подол платья, провел ладонью по обнаженным ногам. Ее губы скользили по шеи, руки спускались ниже, к ремню. Ухмыльнувшись, одним движением разорвал кружевные трусики, за что получил укус в предплечье. Подхватив ее за бедра, она обвила ногами талию, поднес к переговорному столу и усадил. Целуя ее, одной рукой расстегнул ремень на брюках, развел ее ноги шире. Когда вошел, синие глаза восторженно сверкнули, с губ на выдохе слетел стон. Я трахал ее глубоко, держа за талию, не спуская глаз с ее глаз. Лицо исказилось от предвкушения наслаждения, она впилась ногтями в плечи, закусив губу, чтобы не закричать. С каким-то садистским удовольствием наблюдал за ее мучениями, потому что замедлил темп. Не торопился давать ей разрядку. Глаза умоляли не пытать, помиловать. Я понимал, что наказывал ее. Наказываю за свои несбывшиеся мечты. За то, что предпочитает работу, а не меня. Когда по щеке скатились молчаливые слезы, прижал к себе, пару мощных толчков, и она уткнулась мне в шею, с прерывистым дыханием.
