— Полегчало?
— Давай ты не будешь изображать внимательность и беспокойство моим состоянием?
— Думаешь, что это напускное? Зря.
— Ближе к делу. Кажется, ты хотел рассыпаться в бисере извинений, рассказывая, что ты ни в чём не виноват.
Я нарочно говорила резко и старалась уколоть Покровского. Уязвить хотя бы словами. Понимала, что моя язвительность — это булавочные уколы против разящего наповал броска копья. Но всё равно ощетинивалась. Это немногое, что у меня осталось.
— Покровский. Не задерживай меня. Мне по твоей вине теперь придётся как-то решать одну проблему. Я мечтаю избавиться от неё как можно скорее.
— Именно об этом я и хочу с тобой поговорить. В бисер рассыпаться не стану. Все мои извинения ты воспримешь в штыки.
— Должна реагировать иначе? Ты мне неприятен.
Мужчина успокаивающим жестом накрыл ладонь.
— Ты беременна. От меня. Нравится тебе это или нет. Не перебивай! — попросил он. — Я хочу, чтобы ты оставила этого ребёнка.
15. Алёна
Что? Он хочет, чтобы я оставила нежеланного ребёнка? Ребёнка, зачатого после изнасилования? Он в своём уме?!
— Нет! Ни за что!
— То же самое я тебе скажу на твои попытки сделать аборт: «Ни за что!»
— Ты не имеешь права!
— Это не только твой ребёнок. Но и мой тоже. Как отец, я заявляю, нет.
— Ты не отец. Ты насильник! — произнесла, избегая смотреть в глаза Покровскому, чтобы он не кромсал мою волю своим ледяным взглядом.
— Ребёнок мой. Ты его оставишь. Точка.
— Нет! Спустись с планеты небожителей, Покровский. Ты не бог.
— Не бог. Увы, не бог. Но кое-что могу и кое-что знаю, — усмехнулся мужчина. — И давай перейдём на общение по имени?
— Нет. Нет. Нет. На все твои предложения.
Подошёл официант, разместив на столе тарелки с замысловатыми салатами и пару закусок.
— Приятного аппетита, — пожелал мне Покровский, принимаясь за еду. — Здесь неплохо кормят, попробуй. Это не предложение, Алёна. Ты поешь. Потому что ходить голодной во время беременности — не есть хорошо. А я хочу, чтобы ты выносила для меня здорового и крепкого малыша.
— Я не стол заказов. Этот цирк мне надоел!
Я попытала встать, но мужчина дёрнул меня на себя, усаживая на колени. Сжал замком крупные ладони на талии.
— Я хочу поговорить мирным путём. Но могу и по-другому, — холодным тоном пообещал Арсений.
Я знала, что он может выполнить угрозу. На стороне Покровского — сила и мощный рычаг давления в виде денег и положения в обществе. У меня не было ничего, что я могла противопоставить ему. Я обречённо замерла.
— Вот и хорошо, — прошептал Покровский, зарываясь носом в волосы на затылке. — Ты вкусно пахнешь, Алёна. Даже без дорогого парфюма.
— Я хочу пересесть обратно на диван.
— Обещаешь себя хорошо вести? — переместил ладонь на живот, погладив его. — Нервы вредят малышам. Не вреди моему ребёнку, Алёна.
— Я выслушаю тебя. Не могу пообещать, что соглашусь, — ответила дрожащим голосом.
— Честно. Ещё один твой плюс.
Покровский позволил соскользнуть с его колен и оттолкнул тарелку в сторону.
— Чёрт. Ты так дрожишь и смотришь на меня, как на зверя, что аппетит пропал.
— Извини, что испортила тебе аппетит, — я пила сок мелкими глотками. — Можешь не говорить мне ничего в ответ. Я не жду от тебя извинений за то, что ты испортил мне жизнь.
Покровский сжал челюсти, прожигая меня насквозь взглядом. Мне казалось, он был близок к тому, чтобы возненавидеть меня по-настоящему.
Он сдерживался изо всех сил, чтобы не грубить и не давить мощным тараном, которым привык действовать.
Я ждала, что он скажет, но снова дал знать о себе его телефон.
— Да. Приехал? Пусть ждёт. Я завтракаю. Нет. Я не знаю, когда приеду. Если я говорю, что у меня серьёзное дело, значит, так оно и есть… Какое? — Покровский вскочил, сжимая телефон. — А отчёт тебе не написать? Кровью на десяти листах? Нет? Послушай, Вань, не хуй дёргать меня за верёвочки и контролировать каждый мой шаг.
Покровский сбросил вызов и швырнул телефон на стол, яростно сдёрнул пиджак, подкатывая рукава рубашки.
Краем глаза я отметила сухие, жилистые руки с тонкими светло-золотистыми волосками.
— Можешь смотреть спокойно, я не сожру тебя за это живьём, — резко сказал он, заметив мои осторожные взгляды исподтишка.
С размаху мужчины сел на диван и дёрнул за узел галстука.
— Помоги, а?
— Это ты мне?
— Тебе, Алёна. Тебе. Развяжи галстук. И попытайся при этом не удавить меня.
Покровский взбесился так, что лучше не злить мужчину. Я осторожно ослабила узел галстука, вытягивая его из петли.
В угол зрения попал волевой подбородок с щетиной и резко очерченные губы. Плотно сжатые, чтобы не наговорить лишнего.
— Наконец-то, — Покровский выдохнул свободнее и расстегнул верхние пуговицы на рубашке. — Ненавижу галстуки!
— Тогда зачем надевал?
Я провела пальцами по гладкой, дорогой ткани галстука, бездумно обматывая его вокруг ладони. Движение успокаивало. Я зацикливаюсь на нём, чтобы не думать ни о чём другом.
— За стол переговоров садятся в галстуках, не так ли? — Покровский словил сухой горячей ладонью мой заход на очередной виток, останавливая. — Вернёмся к нашему разговору. Буду краток. Ты беременна от меня. Я хочу, чтобы ты сохранила этого ребёнка и родила для меня.
— Зачем? — спросила равнодушно. — Зачем тебе это? Кажется, ты говорил что-то о невесте…
— Она мертва. Погибла в автомобильной аварии, нажравшись перед этим «колёс», — грубо отетил мужчина. — Была беременна. Предположительно, от меня.
— Предположительно? — уточнила я
Покровский улыбнулся. Но больше всего его улыбка напоминала оскал.
— Милана считалась моей невестой. Но это не мешало ей быть первоклассной блядью. Мы расстались, крупно поссорившись. Потом эту шмару понесло по хуям всех клубных завсегдатаев. В памятную для нас с тобой ночь кто-то сказал, что видел Милану в клубе «Orange». К тому моменту я уже был прилично нажравшимся. Я зашёл в VIP-ку, увидел её, и мне сорвало стоп-кран. Окончательно.
— Только в комнате была не Милана.
— Да. Это была ты. Дальнейшее тебе известно. Это был краткий обзор. Без ответвлений и лирических отступлений.
—Ты хочешь оставить ребёнка, потому что я похожа на твою бывшую невесту?
Покровский усмехнулся.
