Я опять согласилась. Мне было легко проводить время с Арсением.
Внезапно, с лёгким смехом Арсений предложил подумать об именах ребёнку. Я отказалась, думая, что Покровский предложил это в шутку.
Но промелькнувшая грустная тень в голубых глазах говорила об обратном.
Я опять запуталась в мыслях об истинных интересах Арсения.
Иногда мне казалось, что для него ребёнок — всего лишь прихоть.
Но в другой раз Покровский казался мне искренним, до мурашек на коже.
После возвращения предположения об интересах Покровского развеялись. Он помог мне раздеться, я уже привыкла к такому вниманию с его стороны.
Но оказалась неготовой к тому, что Покровский внезапно сгребёт меня в объятия и начнёт покрывать поцелуями лицо.
Щеки, глаза, уголки губ — быстро, напористо, жадно.
Горячечный жар сильного мужского тела ощущался как жар раскалённой докрасна печи. Обжигал и волновал невероятно сильно.
— Арсений… — упёрлась ладонями в его грудь, отодвигая. — Прекрати!
Он остановился, посмотрел пьяным взглядом на меня, спросив осипшим голосом:
— Почему? Я думал, что ты уже не боишься меня.
— Не совсем. Я не готова к такому. И не уверена, что захочу…
Арсений шумно выдохнул, повесив голову. Но объятий не разжал, привлёк к себе, наклонился и начал водить губами по шее — от ярёмной впадины до уха, до волос, по щеке и обратно — на нежную кожу шеи.
— Когда ты оттаешь, Бабочка? Твоя зима затянулась надолго. А я тебя хочу хотя бы поцеловать. Просто поцеловать. Это так мало. Один крошечный шаг. Можно?
Я запуталась в паутине его слов, красивых жестов и смелых обещаний.
Арсений не отступал, собирал губами с шеи мою дрожь.
То ли нервную, то ли от предвкушения — не понимаю.
И он же не противен мне ни капли. Напротив, я считала Арсения очень привлекательным, по-настоящему красивым мужчиной с сильным стержнем внутри.
Но Арсений слишком опытный, а я дрожала в его руках, как лист от сильного ветра.
Мне казалось, что для него это просто игра. Или очередная высота, которую ему нужно взять. Желанная цель.
Он добьётся, распробует меня по-иному, без принуждения и насилия. А что дальше?
Мне уже тревожно и больно думать о том, что Арсений заставит меня отдать кроху. Не хотелось бы оставлять Арсению и своё разбитое сердце впридачу.
Он пойдёт дальше. Такие, как он, всегда идут. Может быть, иногда оступаются и падают, но поднимаются с колен и следуют по ранее намеченному курсу уверенным шагом.
— Отпусти. Прошу…
Покровский заставил себя разжать объятия и отойти. Приложил громадную силу воли, судя по плотно сжатым губам. Нервно растрепал идеальную причёску. Он порывался что-то сказать, но потом резко вышел раздетым.
Оставил своё пальто, схватив только ключи от автомобиля. Машина Покровского отъехала меньше чем через минуту, взметнув ворох снежинок высоко вверх.
34. Арсений
Впервые с момента выхода из клиники мне захотелось напиться. Нажраться по-скотски, стать грязным, бездумным и пустым, как пакет с воздухом.
Ударил по рулю кулаком, но хотелось орать от беспомощности.
Слишком много всего — больного и резкого. Как будто хирург забыл во мне скальпель, и острый инструмент свободно передвигается внутри, рассекая плоть.
В клинике я испытал невероятный вихрь эмоций. Чувство единения пронизывало насквозь, пока сжимал в объятиях плачущую Алёну.
Казалось, что её судорожно сжатые пальцы и доверчиво прижатое лицо к моей груди — это есть шаг вперёд. Ко мне.
На деле — ни хрена подобного.
Я зарулил в один из баров. Бармен хлопнул по стойке, приветливо улыбаясь мне.
Он узнал меня. Меня знали в лицо во многих пабах, барах и клубах, по которым я куролесил вместе с Миланой или без неё, но надеясь пересечься со стервой.
Помнится, что и познакомился я с ней так же. Повёлся на линию спину и низкий вырез на платье, почти до самой задницы.
Хотел снять девушку на одну ночь.
Милане хотелось того же — развлечься. Без лишних расшаркиваний, долгих ухаживаний и громких слов. Выпивка, клуб, отель. Утро, встреченное вместе.
Потом внезапно оказалось, что она из неплохой семьи, просто любит развлекаться. Несколько общих тем и понятные нам обоим шутки…
Я начал с ней встречаться.
С Милой всегда было ярко и шумно, как в разгар карнавала.
Не помню, с чего я решил, что она должна стать моей невестой. Кажется, после бурного секса она однажды пошутила, что после такого я просто обязан на ней жениться.
Милана умела дёргать за ниточки, намекая, шутя и делая так, что я сам предлагал то, чего хотелось ей самой.
Она отучилась в театральном, мечтала стать звездой экрана, не брезговала добиваться желаемого всеми доступными способами.
Перебираю в памяти, сколько дорогих побрякушек и подарков она выцыганила из меня.
Каждая ссора и бурное примирение оплачивалось мной. Щедрой монетой и дорогостоящими презентами.
Всего на мгновение ставлю Милу в нынешнее положение Алёны и смеюсь — я уже был бы ободран, как липка.
Внезапно меня передёргнуло от гадливого ощущения, возникшего внутри.
Сравнивать Милу и Алёну так глупо. Они совсем разные. Мила — это самка богомола в противовес моей нежной и хрупкой Бабочке.
Милана хорошо умела играть, загоралась, как спичка, но так же быстро остывала ко всему. Быстро она остыла и к роли верной невесты.
Я не привык к поражениям. Не привык, чтобы меня посылали открытым тестом пройтись на хуй. С чего-то я решил, что нужно во что бы то ни стало удержать эту дрянь. Любой ценой.
И всё пошло по наклонной.
Я только опускался ниже и ниже. Милана словно нарочно показывала, что у топкой грязи не бывает дна и можно нырнуть глубже…
Не хотелось бы сейчас проигрывать в голове пошловатые мелодии из прошлого, записанные на пластинках памяти.
Но этот бар напомнил мне о многом, поэтому я просто доставал на свет то немногое, что осталось, и окончательно избавлялся от фантомного призрака бывшей невесты.
Чёрт побери. Каким болваном я был! Ваня был прав — я впустую проебал много времени.
Но ни случись бы этого, я бы не встретил Алёну. Моя Колючка…
Я думал о ней с небольшой досадой и затаённой нежностью, слышимой в эхе мыслей.
— Арсений, вам как обычно! — услышал голос бармена.
Едва слышный стук стопок. Шоты с текилой выстроились ровным рядом передо мной на барной стойке.
