Как будто прочитав ее мысли, Пьер с грустью проговорил:.
— Какой замечательный сон мы видели вместе. Этот миг, когда на крыльях любви мы устремились в волшебный мир.
Миг, когда мы нашли ту любовь, которую ищут все мужчины и женщины, но которая так часто ускользает от них.
Симонетта чуть не расплакалась.
— Когда мы состаримся, — продолжал Пьер, — мы оглянемся назад, на этот прекрасный миг нашей жизни; и мы вспомним свет на скалах, и будем знать, что Небеса благословили нас, потому что нам дано было не только увидеть этот свет, но навсегда сохранить его в наших сердцах.
— Я… люблю… тебя!
— И я люблю тебя, моя милая маленькая Венера.
Он не спускал глаз с девушки, и Симонетта ждала, что он поцелует ее. Но Пьер встал, и, обнявшись, они медленно, очень медленно пошли по траве на дорогу.
Только в нескольких шагах от дороги Пьер остановился в тени деревьев и мягко попросил:
— Посмотри мне в глаза, Симонетта!
Она повернулась к нему лицом и подняла глаза, полные грусти. Губы ее слегка дрожали.
Он долго-долго смотрел на нее.
— Какая же ты красивая! Какая нелепость, какой абсурд! Невыносимо даже подумать, какое будущее ждет тебя!
У Симонетты не было слов. Она только вздрогнула. В голосе Пьера слышалась такая глубина чувства, что ее сердце забилось часто-часто, почти так же, как от его поцелуев.
— Где бы ты ни оказалась, чем бы ни занималась, обещай мне помнить о любви, которую мы нашли. Никогда не предавай памяти о ней!
Пьер ждал, не спуская с нее глаз. Она с трудом выговорила, запинаясь:
— Я… я обещаю.
Он очень медленно обнял девушку и прижал к себе.
Потом так же медленно покрыл поцелуями ее лоб, глаза, щеки, маленький подбородок.
Ласково и нежно целовал он ее, словно прощались их души, лишенные телесной оболочки. Отпустив ее, он подавленно попросил:
— Иди скорее, любимая моя, пока я еще могу позволить тебе уйти. И да поможет тебе Бог, теперь и всегда.
С этими словами он отвернулся и пошел к оставленному мольберту, и Симонетта повиновалась, чувствуя безысходность и вместе с тем какой-то высокий смысл в его прощании.
В последний раз она перебралась через изгородь из лаванды и пошла назад, к дому. Солнце по-прежнему сияло в небе, но девушку сковывал холод, она шла, как в густом тумане.
Темнота окутала ее сердце и мозг, и яркий дневной свет померк для нее.
Впоследствии Симонетта так никогда и не могла припомнить точно, как все произошло дальше.
Смутно она помнила, как лежала на кровати, измученная страданиями телесными и духовными, словно какая-то часть ее самой медленно и безмолвно умирала.
Затем, убедив себя, что жизнь должна продолжаться, она решила переодеться и присоединиться к отцу.
Девушка долго-долго разглядывала свое отражение в зеркале.
Ей показалось, будто она сразу состарилась, словно уходя, Пьер унес с собой и ее красоту. Теперь ее лицо казалось безжизненной маской. А голос Пьера повторял где-то рядом:
— Ты такая немыслимо красивая!
Как ни странно, девушка не могла плакать. Возможно, слезы придут потом, но сейчас глаза ее были сухи.
Сердце безжизненным камнем давило грудь. Она не чувствовала ничего, кроме боли… боли… и еще раз боли.
Наконец Симонетта заставила себя встать, взяла шляпу и пошла вниз за холстом, почти нетронутым, красками и палитрой.
Прежняя радость от возможности рисовать пропала. Выходя из дома, она, к своему удивлению, увидела отца у садовой калитки.
Она подождала, пока он подойдет поближе:
— Что… случилось, папа. Почему… ты… вернулся так… рано?
— Вообще-то уже довольно поздно, — заметил отец, — и я действительно возвращался домой, а на дороге встретил почтальона с телеграммой для меня.
— Какой телеграммой, папа?
— Досадно! Чрезвычайно печально, но, боюсь, нам придется завтра же утром отправиться в Англию.
— Но… почему, папа?
— Телеграмма — из палаты лордов, — пояснил герцог, обходя дочь и направляясь в дом, чтобы поставить холст и краски на место.
— Что-нибудь… срочное?
Симонетта спрашивала с усилием, пытаясь вникнуть в смысл ответов отца.
— Меня приводит в бешенство, что все произошло именно сейчас, — раздраженно объяснял герцог. — Еще до отъезда я пообещал премьер-министру представить его новый законопроект по вопросам образования в палате лордов, если его пропустит палата общин.
Симонетта слушала молча. Герцог с грохотом швырнул на пол мольберт и табурет.
— Я не сомневался, что законопроект не пройдет в палате общин в первом чтении, однако ошибся. И вот теперь я вынужден возвращаться.
— Да… само собой разумеется… папа.
Симонетте казалось, что ее голос доносится откуда-то издалека. Только одна мысль сверлила мозг: «Надо дать знать Пьеру, что мы тоже уезжаем».
Герцог продолжал изливать свое негодование, а она подумала, что им с Пьером больше нечего сказать друг другу.
Она заставит его еще больше страдать, если ему придется пройти через муку расставания еще раз.
«Он так никогда ничего обо мне и не узнает», — подумала Симонетта.
Так же, как и она. И пусть она будет обходить все художественные выставки и искать упоминание его имени в газетах и журналах, они потеряны друг для друга. Как если бы кто-то из них умер.
Отец велел ей собираться, и девушка пошла наверх и начала упаковывать свой дорожный сундук. Герцог, видимо, занимался тем же самым внизу, Ей оставалось уложить еще несколько платьев, когда отец крикнул снизу, что ужин готов.
Симонетта не заметила, что солнце уже зашло и только вершины скал еще освещались последними лучами.
Даже мимолетный взгляд в их сторону пронзил ее сердце острой болью. Она запретила себе смотреть в окно, чтобы не видеть тот свет, который так живо напоминал ей о Пьере. Так живо, что хотелось громко выкрикнуть его имя.
Она отвернулась и поспешила вниз.
Мари, как всегда, приготовила восхитительные блюда, но Симонетта не замечала, что она ест.
Словно кто-то другой, не она, слушал герцога, покорно отвечал на вопросы. Сама Симонетта витала где-то далеко-далеко в поисках Пьера, готовая на коленях умолять его не покидать ее. Ужин подошел к концу, и отец заметил:
— Мы провели неплохие каникулы вместе, Симонетта, и я рад, что взял тебя с собой.
— Спасибо… папа.
— Нам с тобой стоило бы еще как-нибудь придумать нечто подобное. Но, я полагаю, когда ты начнешь выезжать в свет, у тебя совсем не останется времени для отца.
