— Нет.
— Тогда давай поговорим о Картрете и вашем браке.
— Ни за что.
— Почему ты просто…
Кэл поднялась, и задремавший у нее на руках малыш открыл глаза.
— Куин, не надо.
— А почему тебе можно лезть мне в душу, а мне к тебе нельзя? Ты мне не доверяешь?
Черт, почему же ему так важно узнать всю правду о ней с Картером?
Насколько же проще спать с женщинами, до которых ему нет дела… И как неприятно сознавать, что она готова доверить ему тело, но не прошлое…
От таких разговоров, да, собственно, от любых разговоров с Кэл в последнее время, Куину сразу начинало казаться, что он стоит на краю десятиметрового обрыва, отчаянно пытаясь удержать равновесие. Слишком уж стремительно все происходит. Он женился на лучшей подруге и теперь не просто живет с ней, но и занимается сексом. Но их брак скоро кончится, а вместе с ним, видимо, и секс. А дружба?
Сможет ли он общаться с этой женщиной, забыв о сногсшибательном сексе, что у них был? Или три веснушки на внутренней стороне изящного бедра так и будут стоять у него перед глазами, а эхо хриплых стонов заглушит все ее слова?
— Кофе.
Почувствовав его взгляд, Кэл спрятала голову под подушку, а потом неохотно перекатилась на бок, позволяя полюбоваться россыпью веснушек, что он так любил, а сама она терпеть не могла.
— Где мой кофе? — спросила она недовольно, и Куин, не выдержав, рассмеялся.
— Доброе утро, Рыжая, — улыбнулся он и погладил ее пониже спины. — Хорошо спала?
— Нет. Ты же сам мне всю ночь спать не давал.
— Помниться, последний раз ты сама меня разбудила. — Он осторожно поправил рыжую прядку.
Тихонько застонав, Кэл снова спряталась под подушку. Рядом с Куином она становилась дикой и необузданной и с радостью следовала за ним по пути наслаждений, лишь здесь отводя ему главенствующую роль. Во всем остальном они были полностью равны.
Куин никогда не допытывался, где она и чем занята, а когда она сама хотела ему что-то рассказать, внимательно слушал, даже не пытаясь поставить под сомнение ее слова. Не устраивая ненужных разборок, он спокойно принял ее желание вносить свой вклад в содержание лодки, а купленные ею пестрые подушки заметил лишь через три дня. Он говорил, что ему нравятся все ее наряды, но при этом еще больше любил любоваться ею в костюме Евы.
С ним оказалось невероятно легко жить, да это и неудивительно. Им всегда было легко друг с другом.
— Так странно… Как по-твоему, когда все это перестанет быть странным?
— Что именно?
— Мы обнаженные. Вместе. Друзья голышом не обнимаются.
— А мы обнимаемся. Не стоит слишком много думать. В спальне мы любовники, а за ее пределами друзья.
Все просто, и не стоит ничего усложнять.
Кэл зевнула и потянулась, а Куин легонько провел пальцем по ее татуировке.
— «Летает на собственных крыльях». Почему именно эта фраза?
Потому что это декларация ее независимости. Но, как и многое другое, она не знала, как объяснить.
— Когда ты ее набила?
— Примерно через год после смерти Тоби.
Здорово, она наконец-то сумела произнести его имя вслух. Наверное, можно считать это прогрессом.
— А ты так до сих пор и боишься иголок?
— Не боюсь, просто не вижу смысла.
— Ну конечно. Я же была рядом, когда ты первый раз пытался сделать татуировку. Стоило мастеру усесться рядом и взяться за машинку, ты выключился. Признавайся, что трусишь, зайчишка.
Но Куин не повелся.
— Почему именно эти слова, Рыж?
Ну как можно быть таким упрямым?
— У меня и другая есть.
— Ты уходишь от ответа, но я не стану настаивать. Пока что. Но рано или поздно я все узнаю. И скорее рано, чем поздно… Но сейчас можно поговорить и о второй. Где она? Я-то думал, что уже полностью тебя изучил.
Стащив с нее простыню, Куин пробежался взглядом по груди, плоскому животику… Кэл невольно поежилась под этим пристальным осмотром.
— Здесь. — Она протянула ему ножку, на своде стопы которой красовалось крошечное перышко.
Куин аккуратно ухватил ее ступню, изучая картинку.
— Это в память о твоей матери, — объявил он секунду спустя. — Она всегда подбирала перья.
Надо же, он помнит…
— Она говорила, что это послания ангелов. И теперь я тоже начала их подбирать.
— Часто находишь?
— Постоянно. Мне приятно думать, что это мама таким способом говорит, что она все еще рядом и приглядывает за мной. — Внезапно почувствовав себя неловко, она высвободила ногу. — Наверняка ты считаешь, что это очень глупо.
— Почему?
— Потому что она мертва, а мертвые мертвы.
Ничего не отвечая, Куин поднялся, натянул на себя джинсы, а на нее напялил футболку, в которой она мгновенно утонула. Надо же, а раньше она как-то не обращала внимания, насколько он в действительности большой… Большой, но аккуратный…
— Я думаю, что морально и духовно ты сильнее всех, кого я знаю. Потому что иначе ты просто не выжила бы, потеряв мать и мужа с разницей всего в два года. И если с перьями тебе чуточку легче, пусть так. Кто я такой, чтобы тебя осуждать?
Кэл отлично понимала, что ей не стоит сравнивать, но при этом не могла не отметить, что, будь на месте Куина Тоби, он обязательно бы ее высмеял и назвал ребенком. Черт, да они же полные противоположности!
— Не уверен, что перья — это действительно послания твоей матери, но я знаю, как сильно она тебя любила. И если, находя перья, ты чувствуешь себя чуточку ближе к ней, я не стану тебя судить, Рыж. Я просто не имею на это права.
Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, но уже не стеснялась показывать ему свою боль.
— Как же мне ее не хватает… До сих пор.
— Я знаю. Мне тоже.
Кэл знала, что он говорит от всего сердца. Потому что ее мать заменила ему его собственную, не сумевшую справиться с этой ролью. Рейчел вместе с ним радовалась его достижениям, спортивным победам и не ругала за весьма впечатляющие, но не слишком лестные оценки журналистов. Она вместе с Кэл ходила на его хоккейные матчи и была на выпускном. Она всю жизнь его любила и поддерживала, и Кэл знала, что он тоже по ней тоскует.
— А что бы она сказала про все это? — тихо сказал Куин. — Она бы нас одобрила?
— Не уверена. То есть ты ей очень нравился, но думаю, она сочла бы все это весьма странным. Как и я сама. А ты никогда не задаешься вопросом, что же мы все-таки затеяли?
— Постоянно. — Куин почесал затылок. — Хочешь положить этому конец?
