В знаменитой работе 1933 года экономист Ирвинг Фишер, основываясь на своих наблюдениях Великой депрессии, описал такое явление, как «дефляционно-долговая спираль». (Тогда, в период между 1930–1932 годами, цены в США упали на 30 %
[43].) Фишер предупреждал о порочном круге, в котором одни финансовые трудности порождают другие, превращая незначительный экономический спад в депрессию. Он писал: «Чем больше кренится экономическая лодка, тем сильнее тенденция к еще большему крену». Краткое изложение симптомов, которые Фишер связывает с возникновением дефляционно-долговой спирали, читается так, будто Стивен Кинг решил попробовать свои силы в текстах экономической тематики: «Продажи по крайне низким ценам, падение цен на активы, повышение реальных процентных ставок, увеличение продаж по крайне низким ценам, снижение скорости обращения денег, уменьшение чистой стоимости, рост числа банкротств, осада банков толпами вкладчиков, желающих забрать свои деньги, ограничение кредитования, искусственное снижение банками стоимости активов, растущее недоверие и всеобщая тенденция к накоплению»
[44]. Не хватает только зомби с цепной пилой, верно?
Падение цен может заблокировать меру, которая нередко позволяет решить проблему обычных экономических спадов. В слабой экономике процентные ставки, как правило, снижаются из-за уменьшения спроса на кредиты: борющиеся за выживание компании и домохозяйства менее склонны заимствовать средства для расширения бизнеса или покупки больших домов. Но в условиях несильного экономического спада снижение процентных ставок становится естественным антидотом. Поскольку кредиты дешевеют, домохозяйства начинают все активнее покупать дорогостоящие товары: автомобили, стиральные машины и даже дома. А компаниям выгоднее в это время расширяться и инвестировать. Эти новые инвестиции и покупки и помогают оздоровить экономику.
Дефляция же сводит на нет действие этого естественного противоядия, повышая истинную стоимость заимствования, то есть реальную процентную ставку. Если банк рекламирует кредиты под 1 %, а цены при этом падают на 5 % в год, реальная процентная ставка составляет 6 %. Да, банк действительно возьмет с вас за аренду капитала на год плату в 1 %, но покупательная способность каждого доллара, который вы ему потом отдадите, будет на 5 % больше, чем у заимствованных вами долларов. В реальном выражении это довольно дорогой кредит, особенно если экономика в целом переживает не лучшие времена.
Почему бы банкам просто не корректировать номинальные ставки с учетом падения цен, как они это делают с поправкой на инфляцию? Почему бы банку не рекламировать процентную ставку в 4 % со знаком минус? Из-за дефляции возвращаемые вами деньги по-прежнему имели бы большую покупательную способность, чем те, которые вы занимали, а это означало бы прибыль в реальном выражении. Вам ведь только что весьма подробно объяснили, почему важны именно реальные цифры. И вот вы видите на витрине банка рекламное объявление: узнайте больше о наших кредитах с отрицательной процентной ставкой!
Увы, тут есть одна проблемка: номинальные процентные ставки почти никогда не бывают отрицательными. Чтобы проиллюстрировать это явление, давайте представим, что вы многообещающий молодой банкир и предлагаете, казалось бы, умную идею отрицательных номинальных процентных ставок своему боссу, главе отдела кредитования JP Morgan
[45].
Вы. Цены действительно снижаются на 5 % в год, но если мы установим номинальные ставки на уровне отрицательных 4 %, реальная ставка будет всего 1 %, и некоторые из наших клиентов, скорее всего, опять начнут брать у нас займы.
Босс. А вы, собственно, кто?
Вы. Я сотрудник банка, сижу в кабинке прямо напротив вашего кабинета.
Босс. Если я правильно понимаю, вы советуете нам дать кому-то взаймы миллион долларов под минус 4 %? Чтобы в итоге клиент вернул нам меньше, чем мы ему одолжили?
Вы. Ну да! Ведь из-за нынешней дефляции покупательная способность денег, которые он потом выплатит, будет на 5 % больше! В реальном выражении мы все равно будем иметь положительную доходность по этому кредиту!
Босс. Итак, вы советуете мне одолжить кому-то миллион долларов при условии, что через год он вернет 960 тысяч долларов?
Вы. Да! В реальном выражении мы все равно останемся в выигрыше.
Босс. Ладно, Эйнштейн, а не лучше ли просто оставить этот миллион в нашем хранилище? Тогда к концу года у нас будет весь миллион, а не 960 тысяч долларов.
Вы. Хм… действительно.
Босс. Миллион ведь больше, чем 960 тысяч?
Вы. Ну да, больше.
Босс. Так какой же болван станет выдавать кредиты и ждать, пока заемщики отдадут меньшую сумму, чем брали, если можно заработать больше, абсолютно ничего не делая?
Этот разговор можно продолжить, но, думаю, не стоит, так как вам наверняка предложат в кратчайшие сроки освободить рабочее место и отправят к сотруднику отдела персонала обсудить условия увольнения.
Эффект дефляции на реальные процентные ставки создает затруднения и для кредитно-денежной политики. Теоретически, когда экономика работает ниже своего потенциала, центральный банк, скажем ФРС, может нажать на экономическую педаль газа путем манипуляций с денежной массой и таким образом снизить процентные ставки. Однако тут центральные банки сталкиваются с той же дилеммой, что и коммерческие в связи с падением цен: номинальные ставки не могут быть отрицательными. По терминологии центральных банков это называется «нулевым пределом». При дефляции 4 % в год даже нулевая номинальная ставка приведет в результате к реальной ставке в 4 %, что, как правило, будет означать слишком высокую стоимость заимствования в период серьезных экономических проблем. Иными словами, дефляция ограничивает способность центрального банка нажимать на педаль акселератора, причем именно тогда, когда экономика нуждается в этом больше всего.
И наконец, последний недостаток: раздача бумажек, не имеющих внутренней стоимости, способна существенно повлиять на реальную экономическую активность. Можем ли мы сделать всех американцев богаче в долгосрочной перспективе, приписав ноль на каждой долларовой банкноте? Конечно же нет. Но в краткосрочной перспективе все гораздо интереснее. Рассмотрим для начала результаты знаменитого эксперимента с бебиситтерами. В 1977 году журнал Journal of Money, Credit and Banking опубликовал статью, в которой рассказывалось о кооперативе приходящих нянь в Вашингтоне. Члены кооператива обменялись друг с другом рабочим временем путем обмена специальными купонами
[46]. Каждый такой купон «стоил» полтора часа работы приходящей няни — никакой другой ценности он не имел. (Насколько я знаю, это были просто симпатичные листы бумаги.) В определенный момент по техническим причинам, изложенным в вышеупомянутой статье, количество купонов в кооперативе начало уменьшаться. (Предложение денег снизилось.) Но что еще важнее, семьи-работодатели стали придерживать дефицитные купоны, опасаясь, что в будущем их окажется недостаточно для найма бебиситтера в особо важных случаях. (Скорость обращения тоже падала.) Это, понятно, еще сильнее усугубило проблему.
