При сравнении экономических показателей разных стран их часто переводят в доллары с использованием ППС, а не рыночных обменных курсов. Предположим, вы хотите оценить экономическое благосостояние какой-либо относительно бедной страны, скажем Руанды. По официальному обменному курсу доход на душу населения в Руанде составляет около 700 долларов в год. Это означает, что если взять годовой доход типичного руандийца и конвертировать его в местном аэропорту Кигали в доллары, то получится 700 долларов. Однако это не может считаться абсолютно точной мерой уровня жизни в Руанде. Многие неторгуемые товары в бедных странах обычно дешевле, в особенности аренда и продукты питания. Несмотря на то что по официальному обменному курсу один доллар равен 746 руандийских франков, экономическая реальность такова, что бедный человек может купить в Руанде на 746 франков больше основных продуктов, чем в США на один доллар. Чтобы компенсировать эту разницу — и точнее оценить, как на самом деле живут люди в таких странах, как Руанда, — организации вроде Всемирного банка и ЦРУ (важнейший источник данных для международной статистики) с помощью ППС конвертируют статистические показатели в местной валюте в американские доллары. При использовании этой операции получается, что доход на душу населения в Руанде составляет 1630 долларов, что более чем вдвое превышает предполагаемый официальный обменный курс
[162].
Эта глава начиналась с цитаты о том, каково это — мочиться в постели, но мы пока ни до чего подобного не дошли. Мы установили, что национальные валюты логически связываются друг с другом на основе ППС, хотя рыночные валютные курсы могут по целому ряду причин от него отклоняться. Того, кто планирует путешествовать по всему миру, питаясь гамбургерами Big Mac, данный факт не может не беспокоить. Остальным же все это, скорее всего, неинтересно. Однако обменные курсы приводят к глубоким экономическим и политическим последствиям. Правительства и центральные банки склонны манипулировать обменными курсами своих валют, что, в свою очередь, создает победителей и побежденных в экономических играх — как внутри стран, так и в рамках мировой экономики. Например, один из самых важных и затяжных споров между США и Китаем касается именно курса обмена американского доллара на китайский юань
[163]. Надо сказать, страны Восточной Азии участвуют в ожесточенных спорах относительно стоимости своих национальных валют не реже, чем по поводу островов в Южно-Китайском море. А после финансового кризиса 2008 года комментаторы выступили с довольно зловещим предупреждением о «валютной войне»
[164].
Итак, пока еще в постель никто не мочился, но мы уверенно движемся в этом направлении. Политическая напряженность в связи с проблемами стоимости национальных валют проистекает из одного-единственного экономического трюизма: при прочих равных условиях слабая валюта хороша для экспорта и плоха для импорта. С сильной валютой все наоборот: экспорт дорожает, а импорт дешевеет. Данная концепция настолько важна для международной экономики и, следовательно, глобальной политики, что заслуживает примера с конкретными цифрами. Возьмем такую компанию, как Ford, которая собирает автомобили в США и экспортирует в Канаду. Для простоты предположим, что цены на главные ресурсы Ford — рабочую силу и комплектующие — устанавливаются в долларах США, а продаются выпущенные компанией автомобили и грузовики в Канаде за канадские доллары. Положим, канадский доллар, называемый луни (таково прозвище этих денег из-за изображенной на обратной стороне монеты гагары), обменивается на валютных рынках на доллар США по курсу один к одному. Допустим также, что Ford собирает автомобиль за 18 тысяч долларов (в долларах США) и продает его в Канаде за 20 тысяч долларов (канадских). Таким образом, после весьма удобного пересчета выручки в доллары США получаем прибыль в размере 2 тысяч долларов США.
А теперь представим, что по причинам, не имеющим никакого отношения к автомобилям, американский доллар дорожает на 15 процентов по сравнению с канадским. Стало быть, на каждый доллар США можно купить 1,15 канадских, и наоборот, на один луни вы приобретете только 0,87 доллара США. Два коротких замечания: во-первых, в подобных колебаниях валютного курса нет ничего необычного. (Сейчас, на момент написания этих строк, на дворе весна 2015 года, и за прошедший год канадский доллар обесценился по отношению к доллару США примерно на 17 процентов.) Во-вторых, фирмы, сфокусированные исключительно на внутреннем рынке, это ничуть не волнует. Канадскому производителю деликатесов, который платит работникам и поставщикам в канадских долларах и продает продукцию исключительно в Канаде, абсолютно чихать на обменный курс канадского и американского доллара.
Но для завода Ford в Мичигане это чрезвычайно важно. Стоимость производства автомобилей в Америке не изменилась — те же комплектующие, те же профсоюзные соглашения, те же суммы долларов США по всем договорам и контрактам. Не поменялась и цена их продажи в Канаде. Типичный канадский покупатель автомобилей думает о ценах в луни, потому что платит и покупает товары в канадских долларах. (Разве вы, придя в магазин бытовой техники, оцениваете, сколько готовы заплатить за японский телевизор, основываясь на обменном курсе доллар-иена?) Если конкурентоспособная цена на пикап Ford в минимальной комплектации составляла 20 тысяч канадских долларов до падения стоимости луни, то конкурентная цена на тот же грузовик после удешевления этой валюты останется неизменной. По сути, в продаже американских автомобилей и грузовиков в Канаде ничего не меняется — до тех пор, пока Ford не преобразует полученный доход в доллары США. А 20 тысяч канадских долларов теперь стоят всего 17 400 долларов США, что меньше затрат на производство грузовика в Америке.
Вот почему обменные курсы оказывают столь существенное влияние на компании, работающие на международном уровне. В том, как Ford выпускает или продает автомобили, ровным счетом ничего не изменилось: ни издержки производства, ни продажная цена, ни относительная привлекательность машин компании. Тем не менее Ford перестал зарабатывать деньги на продаже каждой единицы продукции и даже, наоборот, начал их терять — и все из-за колебаний на валютном рынке. Этот явно упрощенный пример ставит руководителей компании перед дилеммой — повысить цены на канадском рынке, чтобы компенсировать неблагоприятный обменный курс и риски потери объемов продаж, или оставить канадские цены прежними, смирившись с краткосрочными потерями в расчете на то, что обменный курс изменится в лучшую сторону. Можно также выбрать какую-либо комбинацию из двух вариантов. В общем и целом выбор невелик, и ни одно из решений, к сожалению, не имеет ничего общего с улучшением бизнеса и расширением производства
[165].
