Между тем тогдашний министр финансов США Гамильтон считал, что молодой стране недостает адекватной финансовой инфраструктуры. Денежной массы не хватало для удовлетворения потребностей растущей экономики
[257]. Да и правительству нужно было где-то заимствовать средства. Гамильтон предложил создать национальный банк, который будет находиться преимущественно в частной собственности (государство будет владеть пятой частью акций), но право на ведение дел ему будет предоставлять федеральное правительство (то есть выдавать лицензию). Банк будет способствовать удовлетворению основных повседневных финансовых потребностей: предоставлять займы правительству (и принимать у него вклады), выдавать кредиты торговцам и фермерам, эмитировать банкноты для увеличения предложения денег
[258]. На аналогичной модели в 1694 году был основан Банк Англии.
Идея Гамильтона встретила серьезное сопротивление со стороны Томаса Джефферсона и Джеймса Мэдисона, увидевших в создании национального банка попытку неконституционного расширения правомочий федеральной власти. Со временем конституционные проблемы разрешились, однако оппозиция до сих пор выступает против системы центрального банка как способа нездорового накопления централизованной власти. Рон Пол, конечно, не Томас Джефферсон, но сторонников у него тоже немало. В книге «Покончить с ФРС» он пишет: «Ни один институт в обществе не должен обладать такой огромной властью»
[259]. Джефферсон и его коллеги-антифедералисты тоже считали, что банк будет обслуживать богатых купцов за счет простого народа, в первую очередь фермеров. Эта всеобъемлющая тема — столкновение интересов банкиров и рядовых американцев — также очень давно стала неотъемлемой частью политического диалога. В переводе на современный язык это тема «Уолл-стрит против Мэйн-стрит», весьма активно дебатируемая после финансового кризиса 2008 года. К сожалению, современные политики порой даже ведут себя столь же некрасиво, как их давние коллеги. Например, однажды Джефферсон назвал Гамильтона «иностранным ублюдком»
[260]. В защиту Джефферсона стоит сказать, что с формальной точки зрения он был прав. Гамильтон действительно родился в Вест-Индии, и его мать была не замужем. И все-таки звучит как-то уж очень бестактно.
Можно сказать, Гамильтон выиграл битву, но проиграл войну, по крайней мере для XIX века. В 1791 году Первый банк Соединенных Штатов Америки получил лицензию на двадцать лет. За время ее действия пять миллионов долларов бумажных денег банка разрослись до такой степени, что на его активы приходилось примерно 20 % всей денежной массы страны
[261],
[262]. К 1808 году, когда акционеры банка попросили возобновить его лицензию, политический ландшафт в стране существенно изменился. После нескольких лет активных политических махинаций противники банка в конечном счете победили. Исход голосования в Сенате переломил вице-президент Джордж Клинтон, отдав свой голос против продления лицензии. В 1811 году Первый банк США закрыл свои двери
[263].
Но этим дело не закончилось, и второй сценарий очень сильно напоминал первый. Четыре года спустя американская нация снова отчаянно нуждалась в кредите, отчасти из-за огромных затрат на войну 1812 года. Тогдашний секретарь Казначейства Александр Даллас утверждал, что «национальный банк — один из лучших и, пожалуй, единственный адекватный ресурс, способный избавить страну и правительство от нынешних затруднений». Президента Джеймса Мэдисона (противника Первого банка) в конечном счете убедили в том, что национальный банк необходим для успеха Америки, и в 1816 году он подписал лицензию на двадцать лет Второму банку США
[264]. Как и в первом сценарии, к тому времени, когда встал вопрос о продлении лицензии Второго банка, политические ветры опять дули в другую сторону. На этот раз роль непримиримого архиврага банка сыграл Эндрю Джексон. Президент-популист, основавший современную Демократическую партию, ругал и поносил все, что воплощал в себе национальный банк: финансовую элиту, кредиты, централизованную власть и все, что хотя бы отдаленно напоминало бумажные деньги. Так что тот факт, что портрет Джексона красуется на ничем не обеспеченной двадцатидолларовой банкноте, можно считать одним их любопытнейших парадоксов американской истории.
Попытки Джексона уничтожить Второй банк, в том числе его борьба с «тщеславным и высокомерным» президентом банка Николасом Биддлом, — пример одной из самых эпических политических баталий в американской истории. Биддл намеренно ограничил банковское кредитование в надежде, что последующее за этим падение экономики накажет Джексона и продемонстрирует ему экономическую значимость банка. Биддл заявил: «Этот достойный президент считает, что если он скальпировал индейцев и сажал в тюрьмы судей, то может делать с банком что угодно. Он ошибается»
[265]. Джексон же, и сам политик не из трусливых, писал будущему президенту США Мартину ван Бюрену: «Господин ван Бюрен, банк пытается убить меня, но я убью его». И в конце концов Джексон победил — лицензию Второму банку не продлили. США оставались без какого-либо подобия центрального банка вплоть до начала XX века
[266].
Дикий Запад: грабежи не были самой большой проблемой банков
В результате победы Джексона ответственность за лицензирование банков легла на штаты — чем они и занялись весьма активно. Банки штатов эмитировали частные бумажные деньги, обеспечиваемые золотом и серебром, что довольно сильно напоминало сертификаты гипотетического банка риса, о которых мы говорили ранее. Но, как и в случае с банком риса, далеко не всегда все заканчивалось благополучно. Качество банков и, следовательно, эмитированных ими банкнот было чрезвычайно разношерстным. Пока экономическая ситуация благоприятствовала, банкиры и заемщики безудержно плясали под развеселую музыку. В 1830 году в стране работало 329 банков, которые напечатали 61 миллион долларов. Всего семь лет спустя, вскоре после закрытия Второго банка, насчитывалось уже 788 банков со 149 миллионами долларов в обращении
[267]. (Поскольку я написал книгу о статистике
[268], проведу для вас кое-какие расчеты. Менее чем за десятилетие количество как банков, так и долларов в обращении выросло примерно на 140 %.) Центрального банка, который мог бы вовремя унести с вышедшей из-под контроля кредитной вечеринки чашу с пуншем, в стране не было. В конечном счете кредитный запой Америки серьезно обеспокоил британцев, которые все же включили свет и разогнали не на шутку разошедшихся гостей. Английские кредиторы резко сократили поток кредитования через Атлантику. Эта мера, усугубленная другими факторами, породила финансовую панику 1837 года
[269]. Народ бросился менять банкноты на золото, опасаясь, что те полностью потеряют стоимость, что послужило предвестником массовых банкротств банков и экономической депрессии, которая продлилась по меньшей мере четыре года
[270]. Экономические данные того периода неточные, а вот медицинские архивы рисуют поистине удручающую картину того, насколько скверно обстояли тогда дела. Достаточно сказать, что рост детей, рожденных в Америке в начале 1840-х годов, в среднем был почти на пять сантиметров меньше, чем детей, родившихся в предыдущее десятилетие
[271].
