Со своей стороны Сталин также начал дипломатическую игру, целью которой стало возвращение утраченных после Октябрьской революции позиций: расширение влияния СССР на Восточную Европу (Лифляндская, Эстляндская, Курляндская и Виленская губернии
Бессарабия и Царство Польское входили в состав Российской империи), задержка с выводом советских войск из Северного Ирана (территории к северу от линии Касре-Ширин — Исфахан — Йезд также входили в состав царской России), озвучивание претензий в отношении черноморских проливов (переданы Российской империи по секретному англо-франко-русскому соглашению от 18 марта 1915 года). Активность Москвы не могла оставить британские власти равнодушными. Началось противостояние, одним из первых и наиболее известных эпизодов которого стало выступление Черчилля в Вестминстерском колледже в городе Фултон, штат Миссури, 5 марта 1946 года. Ниже мы подробнее остановимся на этом знаковом выступлении. Здесь же отметим основные моменты, связанные с антисоветской темой.
Сам Черчилль сказал, что в его словах «не следует усматривать ничего, кроме того, что услышите»
. Но анализируя подобные речи, исследователь оказывается почти всегда в сложном положении. Во-первых, такие тексты не создаются экспромтом, а являются результатом долгого и продуманного труда. Во-вторых, на закладываемые в них идеи влияют прошлые установки, современные события и будущие надежды. В-третьих, даже в столь публичных заявлениях не все сказанное Черчиллем следует рассматривать, как окончательные суждения. Где-то он и сам еще не определился до конца в верности выбранного курса. Поэтому, учитывая эти и другие особенности, для понимания позиции Черчилля пойдем при рассмотрении знакового выступления от простого к сложному.
Если абстрагироваться от ряда нюансов, британский политик представил картину двухполюсного мира, где на одной, близкой Черчиллю стороне, расположились США, Великобритания, Канада и европейские страны, а на другой, вызывающей настороженность, — СССР. Распределяя роли именно таким образом, экс-премьер исходил из следующей установки. Несмотря на прошедшее с окончания Второй мировой войны и использования атомной бомбы время, он по-прежнему не знал, что ожидать от советского руководства
. И это обстоятельство вызывало у него тревогу. Поскольку боялся Черчилль не карамазовского «безудержа», а именно холодного расчета. В свое время, работая в конце 1920-х годов над четвертым томом «Мирового кризиса», он назвал руководство большевиков «сообществом крокодилов, обладающих образцовыми интеллектами». В его понимании, эти «реалисты в высшей степени» «используют любые средства для достижения поставленной цели». В 1945 году он вернулся к своей характеристике, сравнив коммунистов с «ящерицами-реалистами, представителями семейства крокодилов»
.
Как считал Черчилль, дело было не только в руководстве СССР, а в исповедуемой ими идеологии. Для достижения своей цели «коммунизм воспользуется любой причиной, стимулом и поводом, какими бы грязными и воинственными они ни были»
. А своими главными целями, опять же в понимании Черчилля, коммунисты считали распространение своей идеологии. Именно против идеологии он и выступил в Фултоне, выразив беспокойство, что во множестве стран «создаются коммунистические пятые колонны», которые действуют «слаженно и согласованно, в полном соответствии с руководящими указаниями, исходящими из коммунистического центра». По мнению британского политика, «коммунистические партии представляют собой растущую угрозу для христианской цивилизации». В результате их деятельности «жизнь простых граждан проходит под жестким контролем и постоянным надзором», который осуществляется «самолично диктатором или узкой группой лиц посредством привилегированной партии и политической полиции»
.
Вспоминая спустя годы свою речь в Фултоне, Черчилль заметит, что «всегда следует быть осторожным, выступая за рубежом»
. Но назвать речь в Вестминстерском колледже «осторожной» — значит, погрешить против истины. Черчилль срывает занавес дипломатической размытости и переходит к конкретным формулировкам. Он заявляет, что многие страны Центральной и Восточной Европы «подвергаются все более ощутимому контролю, а нередко и прямому давлению со стороны Москвы». Он произносит ставшие эпохальными слова: «протянувшись через весь континент от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике, на Европу опустился железный занавес»
.
Последнее выражение — «железный занавес» — прославило нашего героя и устремило многих исследователей на поиск первоисточника. Первый раз политик использовал эту метафору в телеграммах Трумэну от 12 мая и 4 июня 1945 года, затем во время дискуссий в палате общин 16 августа и в письме своей супруге 24 сентября того же года
. Некоторые исследователи утверждают, что авторство этого термина принадлежало Й. Геббельсу
. Министр пропаганды Третьего рейха действительно использовал этот термин в Das Reich в феврале 1945 года, но были и другие первоисточники. Одним из первых к образному выражению обратился выдающийся русский мыслитель Василий Васильевич Розанов (1856–1919), который в своей последней работе «Апокалипсис нашего времени» (1918–1919 годы) написал: «С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес». Европейцев с этим фразеологизмом в плоскости политических реалий познакомила сторонница лейбористов Этель Сноуден (1881–1951) в своей книге «Через большевистскую Россию» (1920 год). В 1924 году британский посол в Берлине Эдгар Винсент (1857–1941) использовал аналогичную идиому во время присутствия французских войск в Рурской области, назвав последнюю «железным занавесом между сценой и зрителями».
Был еще один источник, который, хотя и появился раньше книги Розанова, не касался политических катастроф. Речь идет о романе Герберта Уэллса «Пища богов» (1904 год), где знакомое выражение употребляется дважды. Не исключено, что Черчилль, который был прекрасно знаком с произведениями фантаста, позаимствовал театральный термин именно из этого романа. Хотя сам он в этом не признавался. Когда в 1951 году его спросили, был ли он знаком с каким-нибудь из упомянутых источников, он ответил: «Нет, я не слышал это выражение раньше, хотя, как и все, был знаком с „железным занавесом“, который опускается» на театральную сцену во время пожара
.
Подобное признание на первый взгляд не сообщает ничего нового. Но на самом деле оно важно, поскольку объясняет, в каком контексте Черчилль использовал этот термин. Опуская на Европу «железный занавес», он не собирался разделять ее на две враждующие стороны. Он стремился остановить распространение пожара. Это же подтверждает лингвистический анализ текста, проведенный отечественными филологами
.
Для более адекватного представления точки зрения Черчилля, выраженной во время выступления в Фултоне, необходимо также учитывать формирование внешнеполитических взглядов экс-премьера в первые месяцы после окончания войны. В конце октября 1945 года во время встречи с премьер-министром Канады Макензи Кингом Черчилль выразил недовольство «режимом в России». По его мнению, западным демократиям «не удастся много добиться», пока руководители СССР не поймут, что «мы их не боимся»
. Спустя две недели, готовясь к выступлению в палате общин, лидер тори собирался упомянуть о подстерегающем человечество новом мировом конфликте, гораздо более страшном, чем только что закончившаяся война. Он хотел подбодрить слушателей тем, что президент США «не станет терпеть ошибающиеся, несправедливые и тираничные правительства». Однако в процессе редактирования Черчилль исключил эти пассажи
. Вместо этого в ноябре 1945 года во время очередного выступления перед Центральным советом Консервативной партии он противопоставил свободных людей — «социалистическим доктринам с их всеобъемлющей пропагандой, классовой ненавистью, любовью к тирании, партийной машиной, ордой чиновников и бюрократией». Остальные тезисы о способности Западного мира защитить демократические свободы британский политик приберег до Фултона
.
