А что же Черчилль? Он был раздираем противоречивыми установками. С одной стороны, он хотел для своей страны независимости в выработке собственной политики и принятии собственных решений. С другой — ему не давал покоя имперский комплекс, вынуждая искать способы, которые позволили бы Британии продолжать исполнять роль хранителя и защитника мирового порядка. Едва устояв в Первой мировой войне и находясь под громадным экономическим прессингом в 1920-е годы, отныне Лондон был не в состоянии нести в одиночку груз имперский ответственности планетарного масштаба. Необходимо было срочно найти партнера для разделения ответственности и блага мирового господства.
Вариантов для выбора было немного. Восток с чужеродной Черчиллю культурой — исключался автоматически. Пораженная коммунизмом Россия, ослабленная Франция и зависящая от иностранных кредитов Германия — тоже слабо подходили для этих целей. Оставались только США. Отныне идея не враждовать на Олимпе, а объединить совместные усилия стала занимать все больше места в мировоззрении Черчилля.
В межвоенный период британский политик дважды посещал США. Столь длительные (по несколько недель) и разнообразные путешествия с остановкой во множестве городов предоставляли хорошие возможности для знакомства с американской культурой. В одной из своих статей 1937 года Черчилль признавался, что «за последние годы ближе познакомился с образом мыслей и чувствами американцев» и даже «понял их точку зрения»
. На следующий день после выхода упомянутой статьи он пригласил тогдашнего министра иностранных дел Энтони Идена на обед в отель Savoy. В ходе обсуждений собеседники пришли к общему выводу о необходимости более тесного сотрудничества с США и вовлечения их в решение европейских проблем. Черчилль считал, что «идеалы двух стран совпадают», хотя и признавал при этом, что «интересы во многом различаются». Поэтому, предлагая партнерские отношения, «не следует банально повторять наши желания, необходимо сосредоточиться на изложении фактов»
.
После начала Второй мировой войны союз с США стал одним из приоритетных направлений внешнеполитических усилий британского премьера. Он публично называл США «самым могущественным государством в мире» и открыто заявлял о том, что «наши судьбы в значительной степени будут зависеть от политики Соединенных Штатов <…> и мы делаем все возможное, чтобы поддерживать с ними все более тесный контакт»
.
Черчилль вообще не скупился на публичные заявления. Но одно из них стоит особняком. Речь идет о выступлении в Гарвардском университете в сентябре 1943 года, во время которого он привел высказывание «великого Бисмарка» заметившего в конце жизни, что наиболее могущественным фактором в человеческом обществе конца XIX столетия является общий язык британцев и американцев. Черчилль считал это высказывание «имеющим большое значение», а сам «подарок общего языка» назвал «бесценным наследием», которое необходимо использовать. В самый разгар войны он призвал американский и британский народ объединиться. «Если мы будем вместе — нет ничего невозможного. Если мы разделимся, все будет напрасно», — заявил он американской аудитории
. В 1944 году Черчилль выразит свое «глубочайшее убеждение»: до тех пор пока Британию и Соединенные Штаты «не свяжут специальные отношения», сохраняется угроза новой «разрушительной войны»
.
Занимавший в годы войны пост вице-президента Генри Уоллес задастся вопросом, не вызовет ли предлагаемое британским премьером сближение США и Великобритании опасения у других государств насчет претензий двух англоязычных стран на мировое господство? «Подобного рода предположения не должны препятствовать принятию необходимых и правильных мер», — уклончиво ответит ему Черчилль
.
Сформированный подход распространялся не только на сотрудничество в годы войны. Британский политик стремился установить «особые отношения» с США и после разгрома общего врага
. Экс-премьер понимал, что без военной поддержки и экономической помощи Великобритании будет гораздо сложнее преодолеть послевоенный кризис и вернуться на мировую арену. Но как заинтересовать в себе США? Общий язык был хорошим популистским лозунгом, но одного его было явно недостаточно. Черчилль решил начать с признания огромной мощи заокеанского партнера. «Соединенные Штаты достигли вершины славы и власти, которыми не обладала ни одна страна за всю историю человечества», — писал он в одном из писем Трумэну в конце ноября 1945 года. США находятся на «высочайшей точке величия и власти, которую не достигало ни одно сообщество со времен падения Римской империи», — повторит он с понижением в марте 1946 года
.
Зачем Черчиллю потребовалось столь непритязательным образом источать откровенный елей? Лесть? Не только. От признания величия и превосходства он переходил к важному тезису: власть дает не только полномочия, но и возлагает «ужасную ответственность». Причем эта ответственность приобретает разные формы. Она может касаться как принятия неправильных решений, так и несвоевременного принятия правильных. Именно эту мысль Черчилль и пытался донести до президента США, используя свой наработанный за годы войны политический капитал
. Но одними кулуарными беседами и личной перепиской вывести отношения на нужный уровень доверия и взаимной полезности не удастся, считал экс-премьер. Необходимы были более решительные и резкие шаги, способные привлечь общественное внимание.
За несколько десятилетий публичной деятельности, написания текстов и декламации сотен речей Черчилль обрел огромный опыт в ораторском искусстве и сформировал свою систему правил успешного выступления. Одно из них гласило, что великая речь должна быть посвящена исключительно одной теме
. Но правила не только создают, их также нарушают. Причем самое интересное случается, когда правила нарушают большие художники или просто те, кто их придумал. Выступление в Фултоне стало одним из самых ярких в карьере Черчилля отступлением от собственных правил. Это выступление, которое принято считать направленным исключительно против СССР, на самом деле касалось двух тем. И противостояние с коммунизмом была только одна из них, причем не самая главная. Еще во время подготовки этой речи Черчилль отмечал в конце февраля 1946 года, что планирует выбрать предмет, аналогичный выступлению в Гарварде в 1943 году. А именно: «братский союз» англоязычных стран, а также меры обеспечения совместной безопасности
.
Противостояние с коммунистическим блоком и англоязычный союз, хотя и представляют разные грани внешнеполитической концепции Черчилля, на самом деле были крепко связаны между собой. Эти две темы объединены в единый комплекс, рассматривая который можно проследить внутреннюю логику рассуждений британского политика. Согласно профессору Д. Рейнольдсу она выглядит следующим образом: на примере операции «Немыслимое» Черчилль оценил возможность военного противостояния с СССР, понял бесперспективность этого подхода даже при поддержке США, после чего сконцентрировался на поиске дипломатического решения, которое было невозможно для Британии без помощи заокеанского партнера. И в этом отношении выступление в Фултоне с его публичным призывом к «братскому союзу» являлось поистине ключевой вехой на пути укрепления англо-американских отношений
.
Так получилось, что Фултонская речь стала самой известной в более чем полувековой карьере Черчилля. Она вызвала большой резонанс и стала объектом анализа, восторгов и хулы множества историков и экспертов. Подобное внимание к отдельному явлению или эпизоду в истории обычно играет с ним злую шутку, искажая действительность и оставляя потомкам прошедшее через фильтры субъективного восприятия неверное изображение. Настоящее исследование, как и любое другое, не претендует на объективность. Однако учитывая повышенный интерес к упомянутой речи, а также соответствие ее предмету изложения, остановимся теперь более подробно на этом событии, его истории, последствиях и оценках.
