Благоприятный внешне, но напряженный внутренне характер взаимоотношений Черчилля и Эйзенхауэра проявился на международной конференции, которая проходила в декабре 1953 года в Гамильтоне, на Бермудских островах, с участием британской, американской и французской делегации. Черчилль не ожидал, что обсуждение пройдет гладко. После прилета на Бермуды и размещения в Mid-Ocean Golf Club, где проходила конференция, он ужинал в близком кругу помощников. Общий настрой у премьера был пессимистичным. Он жаловался на «эпоху деморализации, вызванную учеными». Он рассуждал о мощи водородной бомбы, сокрушаясь, что «мы живем во времена, когда Лондон со всем населением может быть уничтожен в одно мгновение». Когда один из присутствующих спросил, хочет ли Россия воевать, Черчилль ответил: «Я полагаю, война не в ее интересах». «Когда я встречу Маленкова, мы сможем укрепить мир», — сказал премьер, после чего добавил, что главным препятствием на пути их совместной встречи является Айк
.
На следующий день Черчилль направился в международный аэропорт Гамильтона для встречи Эйзенхауэра и Даллеса
. За ланчем он имел встречу с американским президентом. Эта встреча тет-а-тет состоялась к глубокому недовольству Даллеса, который, как заметил Колвилл, «не доверяет президенту, когда тот остается один»
. Переговоры обнаружили серьезные разногласия между двумя государственными деятелями по ряду ключевых внешнеполитических вопросов и сценариев решения накопившихся проблем.
Среди прочего, они расходились в отношении России, а также необходимости совместного поиска компромиссного решения, удовлетворяющего каждую из сторон. Например, до поездки на конференцию Черчилль подготовил предложения о развитии торговых отношений с СССР. «Я выступаю за максимально возможное увеличение объемов торговли с Советами по всем товарам за исключением оружия», — заявил он своим помощникам
. Эйзенхауэр, напротив, счел нецелесообразным увеличение торгового оборота с Москвой. Правда, Черчилль все равно запустил реализацию своих предложений, чем впоследствии вызвал критические замечания со стороны президента. В ответ он объяснил, что своим решением пытается наладить отношения с Советской Россией и «улучшить жизнь в русском обществе», чтобы «русский народ получал больше наслаждения от потребительских товаров», а также чаще получал «современные популярные удовольствия, которые играют важную роль в британской и американской жизни»
.
В целом, Эйзенхауэр был настроен неконструктивно к улучшению отношений с бывшим союзником. Во время конференции он сделал несколько недипломатичных заявлений относительно СССР, недвусмысленно демонстрирующих его позицию. На пленарной сессии в первый день конференции президент сравнил Советский Союз с «уличной девкой»
. Комментируя взгляды своего британского коллеги о перезагрузке отношений и формировании нового подхода, он продолжил свое грубое и не делающее ему чести сравнение, заметив, что «мы должны проверить, новое ли на ней платье или старое в заплатках». По словам Эйзенхауэра, «если мы поймем, что, несмотря на принятую ванну, парфюм и кружева, под платьем находится все та же старая девка», мы «сможем прогнать ее с центральной улицы в закоулки». Президент считал, что основная цель Советского Союза состоит в «уничтожении капиталистического свободного мира, неважно, силой или обманом». «Судя по их печатным работам, они не сильно изменились со времен Ленина», — резюмировал глава США
. Сделав свои оскорбительные заявления, Эйзенхауэр дал понять, что обсуждение окончено. Иден спросил его, когда состоится следующая встреча. «Не знаю, — ответил генерал. — Моя с виски и содовой — сейчас». После чего встал и покинул комнату
.
Подобного рода заявления, да еще на подобного рода международной конференции, недостойны государственного деятеля. Но президент вообще не стеснялся в выражениях. Например, в июне 1954 года, во время очередной неудачной попытки Черчилля убедить его провести встречу с руководством СССР, он сравнил французов с «безнадежной, беспомощной массой протоплазмы»
.
Та аналогия и те стилистические конструкции, к которым обратился президент для выражения своей точки зрения в отношении Советского Союза и стран коммунистического блока, не были результатом сиюминутного раздражения. Речь шла о достаточно устойчивой системе взглядов, в которых не было места ни поиску компромисса, ни стремлениям к мирному урегулированию. За два месяца до Бермудской конференции Эйзенхауэр писал Даллесу, что «в нынешних обстоятельствах мы должны определиться, не является ли нашей обязанностью перед грядущими поколениями начать войну в благоприятный, избранный нами момент (выделено в оригинале. — Д. М.)»
. При этом речь шла о войне с использованием ядерного оружия. В 1953 году США демонстративно направили несущие оружие массового уничтожения бомбардировщики в Корею. На следующий год, выступая перед Конгрессом, президент заявил, что в настоящее время разрабатываются планы «нанесения по противнику удара всеми средствами, имеющимися в нашем распоряжении»
.
Возвращаясь к Бермудской конференции. Черчилль был недоволен ни ходом обсуждений, ни полученными результатами. Его идеи и подходы к деэскалации напряженности были отвергнуты
, а наиболее значимым результатом стала несущественная коррекция финальных формулировок. Например, вместо: США «свободны в использовании атомной бомбы», было предложено: США «оставляют за собой право использовать атомную бомбу»
. Новый вид оружия массового поражения, кстати, также стал поводом для разногласий между англоязычными лидерами. Если Черчилль считал его чудовищным изобретением и видел в нем угрозу конца цивилизации, то президент с его «гораздо более ограниченным воображением» (характеристика Р. Дженкинса
) воспринимал атомную бомбу без малейшего ужаса, просто как дальнейший этап развития вооружения
.
Показательным в отношениях с американским президентом стал следующий эпизод. В 1957 году английский писатель Невил Шют Норвей (1899–1960) опубликовал постапокалиптический роман «На берегу», описывающий ужас ядерной войны и восприятие мирового катаклизма глазами обычных граждан. Черчилль с увлечением прочитал новое произведение. И даже предложил перевести его на многие языки, а также собирался направить один экземпляр новому главе СССР Никите Сергеевичу Хрущеву (1894–1971). Когда его спросили, не собирается ли он познакомить с романом Эйзенхауэра, он ответил: «Это будет пустой тратой денег». После чего добавил: «человечество будет вскоре уничтожено кобальтовой бомбой», и если бы он был Всевышним, то не стал бы создавать человечество заново, поскольку в следующий раз, оно уничтожит и его, Всевышнего
.
Черчилль не изменит своего отношения к внешнеполитической ситуации и после отставки. Он продолжит сохранять веру в то, что «Россия сможет работать вместе с Западом над построением объединенной Европой»
. Оставаясь по своей природе оптимистом, он завершит последнее литературное произведение — эпилог к однотомному изданию «Второй мировой войны» — мажорной кодой, что усилия в победе за мир не были напрасны. «Россия стала великой коммерческой державой», а ее народ отложил учение Маркса. «Естественные силы работают с большей свободой и создают больше возможностей для обогащения и разнообразия мыслей и поступков отдельных мужчин и женщин». Черчилль не исключал, что в будущем «ссоры между государствами или группами стран» будут иметь место, но «по большей части человечество продолжит свое развитие». Он возлагал надежды на союз Великобритании и США, а России желал «найти мир и изобилие», которые гораздо лучше «войны на уничтожение». В целом же, он надеялся, что «мудрость и терпение» восторжествуют, «завоевав умы и обуздав человеческие страсти»
.
