У врачей, однако, было другое мнение. Они отмечали, что «физическое состояние премьера меняется так же часто, как его настроение»
. Причем они констатировали, что состояние апатии, слабость и нежелание работать наблюдаются все чаще. Аналогичного мнения придерживалось и близкое окружение. Норман Брук впоследствии вспоминал, что к концу 1954 года, несмотря на проблески былого великолепия, у Черчилля по большей части уже не было «ни умственной, ни физической энергии для работы с государственными бумагами и общения с подчиненными»
. В начале 1955 года Колвилл констатировал, что состояние премьер-министра ухудшается с каждым месяцем. Из относящихся к проблемам управления страной документам он-де читает только газеты, а любой активности предпочитает игру в любимый безик. Даже стандартная процедура подписания писем, и та требовала огромных сил и предварительной работы
.
Несмотря на свое в целом неважное самочувствие, у Черчилля по-прежнему оставались персональные козыри. Например, он сохранил знаменитое чувство юмора, подтверждением чему является множество переживших эпоху эпизодов. Приведем некоторые из них.
В начале декабря 1951 года Черчилль принимал в Лондоне Конрада Аденауэра (1876–1967). Британский политик высоко отзывался о первом федеральном канцлере ФРГ, считая его «самым мудрым государственным деятелем Германии со времен Бисмарка»
. В тот день, после официальных заседаний, наслаждаясь коньяком и кофе, они решили порассуждать о том, какие бы изменения Господь внес на Земле, если бы создавал этот мир заново.
— Возможно, он поместил бы каждую страну на отдельный остров, окруженный своим проливом, — сказал Черчилль.
— Явно британская точка зрения, — произнес канцлер.
— А что предлагаете вы? — спросил премьер.
— Если бы я создавал этот мир, я бы предложил снять все ограничения на совершенство умственных способностей, но при этом задал бы определенный порог человеческой глупости.
— Так не пойдет, — заметил Черчилль, — в таком случае я лишился бы многих членов моего кабинета.
Другой эпизод, когда в мае 1955 года Би-би-си развернула дискуссию о христианстве и атеизме, Черчилль упрекнул радиовещательную корпорацию в том, что она сеет сомнения в обществе. В ответ представители Би-би-си заявили, что основной целью их деятельности является борьба за правду, поэтому они должны предоставить возможность каждой стороне отстаивать свою точку зрения. Черчилль, не растерявшись, поставил журналистов на место: «Если бы во времена Христа было радио, Би-би-си также выделило бы одинаковое время в эфире Иуде и Иисусу?»
Или другая острота, правда, из более позднего периода, когда политик уже вышел в отставку. На одном из заседаний в палате общин двое депутатов, наблюдая за экс-премьером, как им казалось, с достаточно безопасного расстояния, перешептывались между собой:
— Говорят, старик совсем уже выжил из ума.
И в этот момент их настигла хлесткая ремарка Черчилля:
— А еще говорят, что старик плохо слышит
.
Помимо юмора у Черчилля сохранилось трудно формализуемый, но хорошо ощущаемый авторитет лидера. Он мог не уделять должного внимания работе с документами, он мог реже посещать палату общин, он мог сократить число заседаний правительства, а те, которые все-таки проходили, вести, не следуя повестке, он мог выглядеть усталым или восстанавливаться после очередного упадка сил, но он оставался единственным, кто определял курс и политику правительства. Джон Колвилл, знавший Черчилля на пике его возможностей, наблюдал за своим боссом и приходил к выводу, что, несмотря на возраст, премьер по-прежнему сохранил огромное влияние. Он был способен держать парламентскую аудиторию в напряжении в течение своих долгих выступлений, доминировать над членами правительства, правда, уже не как Ахилл, а как Будда
.
В какой-то степени Черчилль даже смог обратить пошатнувшееся здоровье в свою пользу. Например, беседы с ним все реже стали походить на монологи. Он давал собеседникам возможность высказаться, после чего вступал с ними в спокойную и продуктивную дискуссию
. Наконец, он обладал огромным весом в международной политике, позволявшим ему на равных вести диалог с президентами США и компенсируя своим личным реноме диссонанс между мощью атлантического партнера и слабостью великой некогда империи. Была у Черчилля и народная популярность, как, впрочем, и любовь со стороны его коллег-по-литиков, причем не только среди тори и не только в кабинете министров, но и в парламенте. Неслучайно сам Черчилль неоднократно называл себя «ребенком палаты общин»
. Когда он первый раз после своей отставки в июне 1955 года вошел в палату общин, лейбористы прервали обсуждения и в едином порыве стали скандировать: «Черчилль! Черчилль! Черчилль!» В мановение ока все депутаты вскочили с мест, аплодируя и приветствуя великого современника
.
Все эти знаки любви и уважения, пиетет, а также международное признание — все это было замечательно. Но факт остается фактом. Современные исследователи считают, что Черчилль, несмотря на все его достижения, опыт и личные качества, стал «политическим анахронизмом»
, мало подходившим в первой половине 1950-х годов для руководства правительством
. В глубине души он и сам это понимал. В августе 1954 года он жаловался, что ему не хватает ни энергии, ни воображения для полноценного исполнения своих обязанностей. На мировой сцене появились новые вызовы — водородная бомба. Лет пятнадцать или даже десять назад он использовал бы последние изменения для выработки новой политики и смены устаревшей доктрины. Но теперь у него банально не хватало сил для подобных свершений. Ему вообще не хотелось, чтобы его беспокоили
. Зимой 1954–1955 года он стал все чаще повторять, что «потерял интерес» и «устал от всего»
.
Неудивительно, если вспомнить про возраст знаменитого политика. До Черчилля Британия знала только двух государственных мужей, которые возглавляли правительство, перейдя в девятый десяток: Уильям Гладстон и 3-й виконт Пальмерстон
. В 1954 году, когда Черчилль отмечал свой восьмидесятилетний юбилей, он был единственным членом палаты общин, избранным в парламент на рубеже веков, во времена правления королевы Виктории. Прошло пятьдесят шесть лет с момента последней крупной атаки британской кавалерии, в которой будущий политик также принимал участие. Почти пятьдесят (без года) лет, как он получил свой первый пост в правительстве — заместителя министра по делам колоний, и сорок четыре — как он стал Тайным советником. Черчилль был не только великий, но и древний премьер. Когда на одном из заседаний правительства он произнес: «как я сказал моим коллегам в 1854 году», никто из присутствующих вначале даже не встрепенулся. Лишь спустя несколько мгновений кто-то выразил удивление. Черчилль решил поправиться, заметив, что речь шла про 1954 год
. К слову заметим, что великий британец порой был не против пошутить насчет своего возраста. Так, во время одного из обсуждений в палате общин, отвечая на обвинения лейбористов, что премьер-министр сообщает депутатам о войне в Корее еще меньше информации, чем Гладстон во время Крымской войны, он, улыбаясь, парировал, что ему трудно комментировать полноту информации, предоставляемую Гладстоном в середине 1850-х годов, поскольку это было «даже до моего появления на свет»
.
