Шутки шутками, но смешного на самом деле было мало. Черчилль устарел. Устарело его мировоззрение. Устарели его выступления. Как выразился Джон Колвилл, то, что в 1940 году было «чудом», в 1955-м превратилось в «мелодраму»
. В этой связи на поверхности лежит простой вопрос — как при всем здоровье (вернее его отсутствии), как при всех своих несовременных, а порой и архаичных взглядах, при своем возрасте, наконец, Черчилль продолжал оставаться на посту премьера три с лишним года? Неужели его настолько любили, что даже не позволяли себе задуматься о его отставке, не говоря уже о том, чтобы прямо просить об этом? Конечно, нет. Да, к нему относились с уважением, но борьбу за власть никто не отменял. Предложения о том, что лидер тори должен оставить свой пост, стали звучать еще во второй половине 1940-х годов. И Черчилль их поддерживал, успокаивая желающих перемен: «Я скоро уйду, Энтони же не может жить вечно»
. Но это на словах. На деле он продолжал тянуть лямку сначала лидера оппозиции, затем руководителя правительства. Разговоры о необходимости смены политического лидера продолжались, усиливаясь всякий раз с очередным ухудшением самочувствия Черчилля.
События показали, что хотя сэр Уинстон и постарел, за штурвал он держался так же крепко, как и раньше, а его политическому маневрированию могли позавидовать более молодые и энергичные коллеги. Дабы успокоить тори, сразу после своего обустройства на Даунинг-стрит в 1951 году он заявил, что его пребывание на посту премьер-министра продлится недолго. Он решил главную задачу, которую поставила перед ним партия, — привел ее к победе на всеобщих выборах, и теперь со спокойной совестью может передать бразды правления преемнику. На своей же миссии — стать великим миротворцем, построив мост долговременного сотрудничества между коммунистическим блоком и западными демократиями, — он в тот момент особого внимания не акцентировал. По крайней мере, на публике.
В начале третьей декады февраля 1952 года у Черчилля произошел ощутимый спазм сосудов головного мозга, ставший первым в череде подобных во время его пребывания на Даунинг-стрит. Тревожный звонок не имел тяжелых последствий, но прозвенел достаточно громко, чтобы активизировать борцов-тори за перемены. Они сочли произошедшее существенным основанием для назначения нового лидера и нового премьера. Но Черчилль так не считал. По его мнению, февраль 1952 года был не тем временем, когда нужно было думать о кадровых перестановках. За две недели до описываемых событий, 6 февраля, ночью, во сне, от коронарного тромбоза скончался монарх Великобритании и Северной Ирландии, глава Содружества наций Георг VI. В сентябре 1951 года королю, больному раком, провели операцию по удалению легкого. «Последние несколько месяцев король шел под руку со Смертью, как будто Смерть была его компаньоном, которого он знал и не боялся», — скажет о покойном суверене Черчилль
.
Короля и его первого министра отличали неровные отношения. Глава государства сначала не слишком жаловал знаменитого политика, занявшего во время кризиса отречения в конце 1936 года сторону его брата — Эдуарда VIII. Монарх без восторга отнесся к назначению Черчилля на пост премьера в мае 1940 года. Но совместная борьба с общим врагом сплотила двух мужчин, соединив их прочными узами взаимного уважения. Когда Джон Колвилл приехал утром 6 февраля на Даунинг-стрит, он застал Черчилля в спальне. Премьер сидел на кровати и плакал
.
В беседе с Иденом по телефону Черчилль охарактеризовал кончину Георга VI, как «самое ужасное событие, которое можно вообразить»
. В такие моменты нередко вспоминаешь о последней встрече с усопшим. Своему врачу Черчилль стал рассказывать о том, как видел короля в последний раз. Это было неделю назад на аэродроме. Георг провожал дочь и зятя в Кению. «Он был веселый и даже беспечный». «Я думаю, он знал, что не проживет долго, — заметил премьер. — Это был превосходный конец. Он убил на охоте девять зайцев и одного голубя, поужинал в компании пяти друзей, а затем ушел в ночь. Что еще каждый из нас может желать?»
.
Шестого февраля, за тридцать минут до полудня, Черчилль провел заседание кабмина, сообщив коллегам «скорбную весть». Затем на втором заседании он информировал собравшихся, что «новый монарх возвращается в страну и прибудет на следующий день». Речь шла о принцессе Елизавете Александре Марии (род. 1926), старшей дочери почившего короля. На следующее утро Черчилль направился в аэропорт встречать нового суверена. На обратном пути, заливаясь слезами, он диктовал текст своего предстоящего радиовыступления
.
Выступая перед согражданами, Черчилль делился своими воспоминаниями о покойном. Неизгладимое впечатление на него произвел один эпизод, произошедший в годы войны. Король и его супруга стояли у окна в Букингемском дворце. В этот момент во внутренний двор упала бомба. Если бы окна не были открыты, взрывная волна разбила бы стекла и мелкие осколки, разлетевшись, нанесли бы глубокие порезы августейшей паре. Но окна были открыты, и взрывная волна просто отбросила короля и его супругу, не причинив им серьезного вреда. Самым же примечательным для Черчилля в этой истории было то, что он услышал о случившемся не из уст короля, а спустя некоторое время, когда собирал материал для своей книги. Его поразило отношение Георга VI, который придал этому событию не больше значения, чем солдат на поле боя рядом с разорвавшейся шрапнелью. «Мне кажется, этот случай прекрасно раскрывает королевский характер», — сказал Черчилль радиослушателям. О том, насколько политика поразил этот эпизод, можно судить по тому факту, что Черчилль, не слишком щедрый на цитаты из чужих текстов, включил личные воспоминания короля о произошедшем инциденте во второй том своих мемуаров
.
В заключение своего выступления Черчилль воздал должное новому монарху: «Второй королеве Елизавете». Прекрасный знаток истории и любитель исторических параллелей, он не смог не отметить, что, как и ее великая тезка, Елизавета взошла на престол в возрасте двадцати шести лет
. Черчилль провел и другую аналогию, указав, что обе Елизаветы не были рождены наследницами престола. И ему хочется надеяться, что наступит новая елизаветинская эпоха, а пока, он, начавший свою публичную деятельность во времена королевы Виктории, с «глубоким волнением» произносит снова торжественные слова: «Боже, храни королеву»
.
Через несколько дней Черчилль выступал в парламенте. Многолетняя карьера на ниве государственной службы, а также аналитический ум историка навеяли едва ли не элегическое настроение. Он стал вспоминать, как был свидетелем кончины королевы Виктории в 1901-м, ее сына Эдуарда VII — в 1910-м, Георга V — в 1936-м и Георга VI — в текущем, 1952 году. За каждой из этих смертей наступала эпоха чудовищных испытаний и неизбежных метаморфоз. Так, за королевой Викторией «мы вступили в то, что можно назвать „ужасным XX веком“», через четыре года после ухода «Эдуарда-миротворца» разразилась мировая война, через три года после кончины Георга V вспыхнул пожар еще более крупного и беспощадного военного конфликта. Теперь не стало еще одного британского монарха. В очередной раз это произошло в напряженный момент, когда «измученное человечество застыло в неопределенности между мировой катастрофой и золотым веком»: «золотым веком искусства и литературы», «науки и машиностроения». «Давайте верить и молиться, что вступление на наш древний трон королевы Елизаветы Второй станет сигналом к наполняющему радостью и светом спасению человечества», — призвал Черчилль коллег-парламентариев
.
