Остановимся на том, как Черчилль описывает эти два события: падение Франции (май — июнь 1940 года) и эвакуацию из Дюнкерка (в период с 26 мая по 4 июня 1940 года), переходя к пафосному рассказу о решении продолжить борьбу и последующей победе в Битве за Британию. Начнем с Дюнкерка. Для того чтобы понять, что значило это событие для Британии в начале июня 1940 года, достаточно обратиться к цифрам. В ходе экстренной эвакуации на французском побережье было оставлено почти все тяжелое вооружение, шестьдесят восемь тысяч тонн боеприпасов, девяносто тысяч винтовок, восемьдесят пять тысяч автомашин и мотоциклов, триста семьдесят семь тысяч тонн снаряжения и военного имущества. Но, несмотря на все эти ужасающие потери, сама эвакуация рассматривалась британским руководством как успех. Вместо ожидаемых 30–50 тысяч удалось спасти почти триста сорок тысяч солдат союзных войск. Из них двести двадцать тысячбыли британскими военнослужащими, которые в скором времени сформируют костяк будущей армии Великобритании. Окажись они тогда в немецком плену, и Черчиллю пришлось бы гораздо труднее проводить несгибаемую линию своей патриотической политики.
Учитывая огромное стратегическое значение избавления в Дюнкерке, современным исследователям не дает покоя вопрос, как это «чудо» вообще стало возможно? Предлагая свою версию случившегося, Черчилль указывал, помимо «отличной дисциплины», которая «царила на берегу и воде», на народный характер предпринятых действий: без малейших колебаний Адмиралтейство «предоставило полную свободу стихийному движению», охватившему моряков на южном и юго-восточном побережье. На четырехстах мелких судах обычные граждане направились в Дюнкерк, сыграв «исключительно важную роль в перевозке почти ста тысяч человек» от побережья до стоявших на якоре кораблей
.
Помимо народного единства есть у этого эпизода и другие нюансы, о которых нельзя не упомянуть. «По какой-то причине остановлено движение немецких мобильных колонн», — фиксировал в своем дневнике последние события начальник Имперского генерального штаба Уильям Эдмунд Айронсайд (1880–1959)
. Действительно, 24 мая Гитлер приказал командующему группой армий «А» Герду фон Рундштедту (1875–1953) остановить войска в двадцати четырех километрах от Дюнкерка, облегчив тем самым эвакуацию противника. Чем руководствовался фюрер, отдавая Haltordnung
? Уильям Манчестер объясняет это решение двухнедельной усталостью вермахта, а также необходимостью подтянуть пехоту к ушедшим в отрыв танкам. Историк Лен Дейтон считает, что сказалась принадлежность Гитлера к континентальной сухопутной державе. Для него и его командующих «берег моря означал конец пути», в то время как для британцев с их «островной психологией» акватория представляла не тупик, а «открытую дверь».
Другие авторы склонны расценивать поступок Гитлера в качестве аванса Лондону для скорейшего заключения мира на выгодных для Германии условиях. Свои предположения они подкрепляют признаниями самого Гитлера и дипломатическим зондированием Берлина, последовавшим в середине июля 1940 года, но не встретившим поддержки на Даунинг-стрит
.
В этой связи самое время вернуться к другому упомянутому выше событию — поражению Франции. Описание Черчилля носит апостериорный характер, когда рассматриваемые им события уже известны, а именно: летом 1940 года Германия сокрушила Францию и переключилась на Британию. Но весной 1940 года британские разведывательные службы, а следовательно, и военнополитическое руководство страны, готовились к совершенно иному сценарию. В Уайтхолле не предполагали, что Франция падет в течение месяца. Ожидалась длительная позиционная война, похожая на кровопролитные сражения Первой мировой. Британские аналитики рассчитывали, что неустойчивая экономика Германии не позволит Гитлеру вести продолжительные боевые действия, поэтому фюрер постарается одержать быструю победу. Для этого он попытается сначала стратегическими бомбардировками вывести Британию из игры и только потом сосредоточить свои силы против Франции. Для реализации этого сценария Гитлеру необходимо было захватить в первую очередь Нидерланды и Бельгию, откуда он мог начать бомбардировки Туманного Альбиона. Соответственно, именно по этим странам, считали британцы, он и нанесет первый удар.
Прозрение наступило уже в мае 1940 года, но Черчилль, все равно уделяет в своей книге большое внимание королевству Леопольда III. Согласно его рассуждениям, если бы бельгийцы вовремя выбрали сторону союзников, тогда к Альберт-каналу и другим водным рубежам, хорошо подходившим для обороны бельгийской границы, были бы оперативно стянуты французские и британские войска, которые смогли бы «подготовить и осуществить сильное наступление против Германии». Но вместо этого, сокрушается экс-премьер, бельгийцы сочли, что безопасность их государства «можно обеспечить лишь путем соблюдения самого строго нейтралитета». Даже после начала войны, раздраженно замечает Черчилль, бельгийское правительство, «поставившее на карту существование своей страны в надежде на то, что Гитлер будет соблюдать нормы международного права», отказало «восстанавливать старый союз» и запретило англо-французским войскам вступать на свою территорию. В итоге были потеряны решающие месяцы 1939 и 1940 года, которые вместо строительства новых линий укреплений и создания противотанкового рва на франко-бельгийской границе могли пойти на подготовку контрудара с выгодных позиций
.
Доводы Черчилля сосредоточены вокруг до боли знакомой по норвежской кампании темы нейтралитета. Как и в случае со скандинавскими странами, британский политик останется сторонником применения превентивных решительных действий ради победы над захватчиками.
Еще больше, чем бельгийцам, достается от Черчилля французам. Наблюдая за прошедшими событиями при помощи контрастной линзы, он демонстрирует различие в настрое вермахта и французской армии. «Мощи и зрелости» германских войск противопоставлена находящаяся после «безрадостной зимовки» в «состоянии разложения» французская армия. Он не скрывает, что был «неприятно потрясен крайней беспомощностью и отказом» французов от борьбы с немецкими танковыми частями. Не меньше его «поразил быстрый крах» французского сопротивления, произошедший сразу же после прорыва фронта. Нелестных отзывов удостаиваются французские военачальники и политики, эти «взволнованные министры — некоторые из которых крупные деятели, другие — ничтожества»; едва оказавшись под «ударом ужасного молота поражения», они стали проявлять слабость и нерешительность
.
За период с 16 мая по 14 июня 1940 года Черчилль пять раз летал во Францию: три раза в Париж, один — в Бриар и один — в Тур, где к тому времени укрылось французское правительство. Он тесно общался с французским командованием, но за редким исключением (например, Шарль де Голль) оставившие столицу персонажи выглядят в первой книге «Их звездного часа» не слишком симпатично. Тем не менее это не мешало Черчиллю испытывать ко многим из них уважение, не говоря уже о восхищении самой Францией. Даже после подписания Компьенского перемирия и разрыва дипломатических отношений с бывшим союзником
Черчилль продолжал «ощущать единство с Францией». В своем обращении к французскому народу в октябре 1940 года он воздаст должное «уникальной французской культуре и французскому вдохновению»
.
