Современные историки, опирающиеся на досье советских спецслужб «Черная Берта», а также данные из США и Германии, не соглашаются с британским политиком. Учитывая высокое положение Гесса в НСДАП, они уверены, что Гитлер точно знал о готовящемся полете, а возможно, лично дал задание на его проведение. Цель — быстрее завершить войну на Западном фронте для открытия ее на Восточном. Такие замыслы не были беспочвенны, хотя для Гитлера оказались безуспешны. В конце января 1941 года ряд оппозиционно настроенных британских политиков сообщили по неофициальным закрытым каналам в Германию, что большая часть членов правительства благосклонно относится к идее заключения мира на определенных условиях, включающих, например, восстановление Бельгии и Нидерландов. Правда, если мир и мог быть заключен, то только не с Гитлером. Он уже тогда превратился для британского руководства в персону нон грата
.
Есть в третьем томе и личные эпизоды, например первый перелет через Атлантику в январе 1942 года
или воскресное богослужение на линкоре «Принц Уэльский» во время первой встречи Черчилля и Рузвельта в военные годы в бухте Плацентия, Ньюфаундленд. Необычная церемония завершилась совместным исполнением псалма «О Боже, наша помощь в прошлых веках». «Как напоминает нам Маколей, — пишет Черчилль, — этот гимн пели железнобокие, когда хоронили тело Джона Хэмпдена. Каждое слово потрясало до глубины души. Это было великое мгновение. Но почти половине из певших моряков суждено было вскоре погибнуть»
.
В декабре 1941 года «Принц Уэльский» затонул. Описание этого события на страницах третьего тома — одно из самых проникновенных в произведении.
Десятого декабря Черчилля разбудил телефонный звонок. Звонил адмирал Дадли Паунд. Его голос показался «странным». Паунд кашлянул, после чего сказал:
— «Принц Уэльский» и «Рипалс» потоплены японцами, по-видимому, в результате воздушного налета.
— Вы уверены в этом?
— Не может быть никаких сомнений.
«Я благодарил судьбу, что в этот момент был один, — пишет Черчилль. — Ворочаясь в постели с боку на бок, не находя себе покоя, я полностью осознал весь ужас этого известия». «Принц Уэльский» и «Рипалс» были единственными британскими линкорами в Индийском и Тихом океане. Черчилль признавался, что «за всю войну не получал более тяжелого удара»
. По словам его телохранителя, на протяжении нескольких дней после получения шокирующих новостей премьер «выглядел подавленным, сидел, уставившись вдаль» и повторял периодически: «Я не понимаю, что случилось. Я не понимаю»
. Черчилль переживал, и было от чего. Он сам направил линкоры на восток, а их гибель стала результатом, в том числе, и его просчетов: он недооценил силу Японии, а также устарел в своем понимании сражений на море. Он продолжал мыслить категориями Первой мировой войны, рассматривая военно-морские баталии, как противостояние плавучих крепостей, не учитывая роли подводного флота и авиации. Но Черчилль быстро учился. Уже на третьи сутки после потери судов он одобрил предложение Паунда направить в Индийский океан оперативное соединение из четырех авианосцев.
Личные эпизоды в произведениях, подобных «Второй мировой», всегда интересны, но помимо реминисценций читатели также ждали аналитики и обобщений. Третий том начинается с признания, что, оглядываясь назад, на «бесконечную сумятицу войны», автор не в состоянии вспомнить другого периода, когда «напряжение и обилие проблем, нахлынувших сразу или в быстрой последовательности, было столь тягостным для меня и моих коллег, как в первую половину 1941 года»
. В означенный промежуток времени действительно произошло несколько событий, серьезно омрачивших деятельность правительства Его Величества. Одно из них было связано с неудачной операцией в Греции, закончившейся поспешной эвакуацией британского контингента вскоре после высадки. Положение усугублялось тем, что необходимые для этого маневра войска были взяты из Египта, и поражение в Греции совпало с масштабным отступлением британских войск в Ливии. Впоследствии историки докажут, что греческая трагедия, хотя и сказалась негативно на борьбе с Роммелем, не может рассматриваться в качестве основной причины поражения в ливийской пустыне. Куда большее значение имели тактические ошибки, недочеты в подготовке солдат, проблемы с лидерством и недостаток вооружения
. Но на тот момент греческое фиаско получило опасный резонанс, эхо которого было слышно на протяжении нескольких лет.
В январе 1947 года вышли мемуары генерал-майора Фрэнсиса де Гинганда (1900–1979), в 1941-м служившего в объединенном штабе планирования средневосточного командования. Он посвятил «греческому приключению» целую главу, в которой доказывал, что эта операция была изначально обречена на провал. Гинганд не делал окончательных выводов, но в его интерпретации завуалированно присутствовала мысль, что главными виновниками произошедшего стали политики. Выводы генерала поддержал военный историк Сирил Фоллс (1888–1971), опубликовавший в 1948 году книгу «Вторая мировая война» и назвавший этот эпизод «жалким рассказом о политическом и стратегическом легкомыслии».
Подобные заявления были опасней выводов Ингерсолла, воспоминаний Батчера и откровений Элиота Рузвельта. И подойти к описанию касающегося их эпизода пришлось со всей серьезностью. Существенный вклад в подготовку и изложение материала о злополучной кампании принадлежал генералу Исмею. Занимая в 1941 году должность заместителя секретаря военного кабинета, он исполнял роль связующего звена между политическими и военными иерархами. В трактовках Гинганда и Фоллса он увидел укор и в свою сторону. В мае 1948 года Исмей подготовил свою версию случившегося, акцентировав внимание на том, что на проведении греческой операции настояли государственные деятели и военные, которые в тот момент находились на местах. Под людьми на местах понимались командующий средневосточным театром военных действий Арчибальд Уэйвелл, начальник Имперского генерального штаба Джон Дилл и глава внешнеполитического ведомства Энтони Иден. Последние два в феврале 1941 года находились в Греции, обсуждая условия высадки британского контингента с местным правительством. По мнению Исмея, их настойчивость и напор в необходимости проведения высадки были настолько сильны, что военный кабинет «практически не имел возможности» возразить.
Исмей был и оставался военным, он действовал решительно и мыслил прямолинейно. Черчилль же был политиком, и ему приходилось учитывать множество факторов. Например, он должен был отдавать себе отчет в том, что двое из трех обвиняемых были на момент работы над текстом в добром здравии. Более того, Иден рассматривался как претендент на будущее руководство Консервативной партией, а возможно, и правительства. Также необходимо было принимать во внимание реакцию доминионов. Так называемые британские войска, принявшие участие в высадке, на две трети состояли из австралийцев и новозеландцев.
Наконец, запутанной была и сама история принятия судьбоносного решения. Впервые Черчилль высказался о необходимости поддержки Греции после вторжения в эту страну в конце октября 1940 года одиннадцати итальянских дивизий. Он выступил за отправку британских войск, чем настроил против себя большинство военных, увидевших в этом решении распыление сил на средневосточном театре. Полководцев поддержал Иден, возглавлявший на тот момент Военное министерство. Первого ноября он телеграфировал из Каира, что отправка контингента в Грецию подвергает опасности весь театр военных действий и ставит под сомнение успешность дальнейших наступательных операций в этом регионе. Черчилль и сам не был до конца уверен в целесообразности проведения операции. Отправив повторно Дилла и Идена в Каир в феврале 1941 года, он просил «не цепляться за греческое предприятие, если в глубине души вы считаете, что оно превратится в очередное норвежское фиаско». Подвергавшиеся на протяжении трех месяцев настоятельным просьбам премьер-министра организовать переброску сил в Грецию, Иден и Дилл устремили свой взор на Уэйвелла. Последний удивил их, неожиданно поддержав проведение военной операции. «Это чисто военный вопрос, — обратился Иден к командующему за окончательным подтверждением. — Это вам говорить, что делать дальше». Уэйвелл ответил, что «война сопряжена с трудностями, поэтому нам следует дерзать». Получив подобный ответ, Черчилль телеграфировал в Каир от имени военного кабинета: «Раз у нас нет иллюзий, тогда мы направляем приказ: „Полный вперед“».
