Одновременно изменения коснулись идейного переосмысления и обогащения. В первые послевоенные годы появился ряд новых программных документов: «Промышленная хартия», «Сельскохозяйственная хартия», «Консервативная политика для Уэльса и Монмутшира», а также памфлет «Правильная дорога к Британии»
.
Отличительной особенностью перечисленных нововведений было то, что участие в них Черчилля носило ограниченный характер. В 1947 году, готовясь к ежегодной партийной конференции, он пригласил к себе Реджинальда Модлинга (1917–1979), в то время молодого сотрудника Исследовательского департамента Консервативной партии
, и попросил его в пяти строчках сформулировать основные положения «Промышленной хартии». Когда Модлинг выполнил поручение, Черчилль прочитал заготовку и воскликнул:
— Я не согласен ни с единым словом.
— Что ж, сэр, но это именно то, что приняли делегаты конференции.
— Ладно, тогда оставьте.
Черчилль включил подготовленный текст в свое выступление, прочитав его холодно и без эмоций
.
Экс-премьер концентрировал свои главные усилия на внешнеполитическом фронте, строя основную политическую программу тори вокруг «глобальной роли» Британии в сплочении англоязычного мира и Западной Европы. Он выступал за «восстановление экономической независимости страны, полной личной свободы наших граждан и их предпринимательской инициативы»
. По словам Г. Макмиллана, лидер консерваторов «не любил вникать в детали социально-экономической политики, поэтому сторонники реформ получили значительную свободу действий»
. Эта свобода позволяла развиваться передовым членам партии, предлагая новые идеи, но без поддержки сверху появлялся существенный риск, что реформы так и останутся на бумаге. По иронии судьбы, Черчилль, всегда ратовавший за перемены и инновации и при этом никогда не считавшийся настоящим тори, теперь стал одновременно главным козырем партии в парламентских выборах и главным тормозом ее дальнейшего развития. «Нам оставалось только ждать, ждать и смотреть, кто прекратит свое существование первым: Уинстон или Консервативная партия», — сокрушался Р. Батлер
. В кулуарах все чаще стали перешептываться: «Возможно, было бы лучше, если бы Уинстон оставил свой пост, а его место занял бы Иден»
.
С Черчиллем действительно было непросто. Погруженный в работу над мемуарами, а также постоянно выступающий в Европе и США с глобальными речами
он нечасто появлялся на скучных партийных собраниях и практически не занимался обычными, но неизбежными рутинными партийными вопросами. Если же говорить о его выступлениях, то хотя они и привлекали внимание, и даже способны были вызвать общественный резонанс, это были выступления одиночки. Черчилль редко согласовывал свою позицию с линией партии и еще реже обсуждал свои дальнейшие действия с однопартийцами.
Лучше всего тактика британского политика может быть описана его собственными словами. В 1937 году в одной из статей для Collier’s он указывал, что «основная обязанность оппозиции состоит в том, чтобы критиковать каждое предложение правительства, каждый предлагаемый им для обсуждения административный акт»
. Именно эта критика и легла в основу его выступлений. Черчилль направил свою риторику против лейбористов, социализма и национализации. Он заявил, что «социализм противоречит человеческой природе» и является «философией неудачников, символом веры невежд и евангелием для завистников»
.
При этом лидер тори не утверждал, что капитализм лишен недостатков. Сравнивая две политические системы, он считал, что «врожденным пороком капитализма является неравное распределение богатств», а «врожденным пороком социализма — равное распределение нищеты»
. Это заявление относится к октябрю 1945 года. Во время избирательной кампании в октябре 1951 года он использовал другое образное сравнение: «Различие между нашим взглядом и взглядом социалистов аналогичны различиям между лестницей и очередью. Мы — за лестницу. Пусть каждый проявит свои лучшие качества в карабканье наверх. Социалисты же — за очередь. Пусть каждый ждет своей очереди». Тем же, кто, возражая Черчиллю, напоминал, что на лестницу можно не только взобраться, но с нее также можно легко упасть, он отвечал: «Мы создадим социальную страховочную сеть, самую лучшую в мире»
.
Черчилля часто обвиняли в оппортунизме и непоследовательности. Но пример с социализмом — яркое подтверждение несостоятельности этих утверждений. В своей послевоенной риторике, направленной против левых элементов политического спектра, политик придерживался тех же приемов и того же слога, которые использовал до начала Второй мировой войны. Вот, к примеру, как он отзывается о лейбористах в одной из своих статей в Evening Standard в июле 1957 года: «Партия, которая исповедует абсурдные в теории и разрушительные при их практическом применении доктрины»
. В послевоенных речах добавилась лишь специфика нового времени. В том числе и в отношении новых имен: «Лидер лейбористов очень скромен, и у него на это есть все основания»; или: «Эттли сродни клопу, который, питаясь кровью короля, думает, что в нем самом течет королевская кровь»
. В истории остались и другие хлесткие ремарки: «Подъехал пустой автомобиль, открылась дверь, и из салона вышел Клемент Эттли»; или характеристика лидера лейбористов, как «овцы в овечьей шкуре»
. Правда, в действительности последние два высказывания нашему герою не принадлежали. Но даже то, что Черчилль сказал лично, уже было много.
Досталось не только Эттли, но и его кабинету. Перефразируя Линкольна, Черчилль заявил, что лейбористы, эти «никчемности», сформировали «правительство никчемностей для никчемностей». Он называл «методы и приемы работы социалистов расточительными и неуклюжими». «Еще ни одно правительство не совмещало столь страстную похоть к власти со столь безнадежной импотенцией в ее использовании», — выразился он в ноябре 1947 на одном из заседаний палаты общин
.
В чем конкретно, по мнению лидера консерваторов, выражается «расточительность и неуклюжесть» лейбористов? Во-первых, Черчилль выступил против всеобщего равенства, как это равенство видят социалисты. В его понимании, «сильные должны помогать слабым». Социалисты, напротив, «уверены, что сильных нужно держать в узде, принижая до уровня слабых, чтобы все распределялось поровну». «Социалисты предпочли бы, чтобы у каждого была половина нормы, нежели чтобы кто-нибудь получил вторую порцию». К чему приводит подобное распределение благ и возможностей? К весьма неутешительным выводам и опасным последствиям, когда «темп общества в его движении вперед задается самыми медленными и слабыми его представителями»
.
Во-вторых, лидер оппозиции обвинил лейбористов в ухудшении социально-экономических условий жизни обычных граждан. «Мы стали больше платить за то, что покупаем за рубежом, и получаем меньше за то, что продаем», — возмущался лидер тори
. При этом в своих речах он не только использовал таранные удары, но и не брезговал ироничными шлепками, которые лучше запоминались и легче воспринимались. Так, например, во время выступления в своем избирательном округе в конце января 1950 года он заявил: «Почему длинные очереди должны стать постоянной и неизбежной составляющей нашей жизни. Больше социалисты не мечтают об утопии, они мечтают о кьютопии
»
.
